Рязанцев подошел к ружью, висевшему на бревенчатой дубовой стене и внимательно осмотрел его. Непохоже чтобы с него стреляли. Раскрашенный, гигантский сувенир, на котором были царапины, весил килограмм тридцать.
— А Машмуд-то? Могучий мужик был! Не меньше Шварцнегера… — Он представил железного Арни — султана бегущего по лесу за белками с ружьем… (Чуть было не подумал с бревном). — Айл би бэк детка. Бах… Бах… Бах… Ш-ш-ш… — Такой серьёзный мужлан в очках и кожане.
— Чувствуется рука великих мастеров Востока… У нас такого не делают! — значительно произнес найденыш. Затем он перевел взгляд на довольного коллекционера. — Серьезная… вещь — заграница! — Рязанцев воодушевленно продолжил и, закатив глаза, показал свое восхищение зарубежными военными технологиями.
— Эта чаша из Византии! — Прохор, важно заложив руки за спину, продолжил мини экскурсию по своему дому. — Сказывают, мол, была она любимой посудой амператора Юстиниана. Больше всего на свете она была люба ему. Он берег её пуще всего на свете. Пылинки сдувал. Всем друзьям, да подругам показывал. Пуще того — не хотел расставаться с ней, даже во время ночных забав. Но, потом горе-беда учинилась… — была украдена злыми ворогами империи. Юстиниан так опечалился, что заболел и покончил жизнь самоубийством. — Купец внезапно замолчал. Затем, зашевелил губами, что-то считая в уме. — После, годков на триста — пятьсот, чаша пропала. Покуда мной не была найдена и куплена у неизвестного персидского купца, — Прохор рассказывал трогательную историю, с обожанием глядя на редкий музейный экземпляр.
— Наверное, — странник скептически размышлял, глядя на обычный ночной горшок. — У этого купца ещё несколько таких было припасено под прилавком — только с перламутровыми пуговицами. А вообще чаша — как чаша. Но реклама неизвестного перса — очень хороша.
— По-моему, у меня в гараже, где-то такая же валялась. — Рязанцев сделав печальный взгляд, с состраданием осматривал достопримечательность. — Даже чуть лучше и поновее… Точно! От старого хозяина по наследству досталась! Никак руки не доходят выбросить на помойку. А теперь оказывается она из Византии… Украдена противными ворогами… Да у меня таких «ночных сокровищ» если хорошо в старье покопаться… — вагон и маленькая тележка!
— Ох, грехи наши тяжкие! — купец вытер рукавом со щеки набежавшую слезу. Шмыгнул носом. — Вот, и скажи, Ляксей, как жить? Стоит ли верить близким, друзьям? Когда варварски разбивают самое любимое и дорогое, — Коробейников благосклонно продолжал рассказ о своем экспонате. Смахнув внезапно набежавшую слезу, он пошел дальше.
