Дикари Гора | страница 52



Гореане, хотя и признают юридическую и экономическую законность мужского рабства, не расценивают это, как обладание на биологическом уровне, как это закреплено в женском рабстве. Естественная ситуация, для большинства гореан, состоит в том, что господин устанавливает отношения с рабом единолично, и эти отношения идеально существует между мужчиной и женщиной, с женщиной в положении собственности. Рабы мужского пола, время от времени, могут получить возможность получить свободу, хотя, надо признать, обычно в ситуациях высокого риска и большой опасности. Такая возможность никогда не предоставляется рабыне. Она полностью бесправна и беспомощна. Если она и может получить свободу, это будет целиком и полностью, решение ее владельца, и только.

— Ты, всерьез, рассматриваешь поход в Прерии? — спросил Самос.

— Да, — ответил я.

— Ты — глупый и упрямый идиот, — возмущался Самос.

— Возможно, — не стал я спорить. Я поднял сверток кожи кайилиаука и показал Самосу. — Я могу забрать это себе?

— Конечно, — буркнул Самос.

Я вручил рулон одному из моих служащих. Я подумал, что эта кожа могла бы оказаться полезной в Прериях.

— Ты решил окончательно?

— Да.

— Подожди, — сказал он, и спустился в трюм баржи. Через мгновение он вернулся, неся в руках переводчик, прихваченный нами из развалин. — Возможно, тебе это пригодится, — проворчал Самос, вручая это одному из моих мужчин.

— Спасибо, Самос.

— Я желаю Тебе удачи, — сказал он.

— И Тебе удачи, — ответил я отворачиваясь.

— Подожди! — окликнул меня Самос.

Я повернулся к нему лицом.

— Будь осторожен.

— Постараюсь.

— Тэрл, — внезапно позвал он меня еще раз.

Я повернулся к нему, снова.

— Как могло получиться, что Тебе пришло в голову пойти на это?

— Зарендаргару, скорее всего, понадобится помощь, — объяснил я. — И я могу ее предоставить.

— Но почему, почему? — допытывался мое друг.

Как я мог объяснить Самосу то странное темное родство, которое я почувствовал к тому, кого я однажды встретил на дальнем севере, несколько лет тому назад, к тому, кто совершенно ясно, был для нас никем, но монстром?

Я вспомнил долгий вечер, который я тогда провел с Зарендаргаром, и нашу долгую, оживленную беседу, наполненную разговорами о сражениях и бойцах знакомых с оружием и воинскими ценностями. О тех, кто почувствовал вкус и ужас войны, о тех, для кого тупой материализм был не больше чем, средством для более достойных побед. О тех, кто познал одиночество командования, кто никогда не забывал значения таких слов, как дисциплина, ответственность, храбрость и честь. О тех, кто знал опасности, длинные походы и лишения, для кого комфорт и семейный очаг значили меньше чем военные лагеря и дальние горизонты.