— Возможно, в карантине, а может, и нет, — пожимает плечами Киршкалн.
— Это темный мальчишечка. Кое-кто его тут ждет не дождется. На новые времена рассчитывают. А мне что? Я такие дела никогда не уважал.
— А про брюки у матроса — забыл? — подмигивая, напоминает Киршкалн.
— Да что вы все про те брюки! — краснеет Трудынь. — Самому стыдно вспоминать. Будто не знаете, как там все вышло. Разве я виноват, что у них «сухой закон»? Этот глотает как свинья и знай мычит: «Рашн водка — вери гуд». Ну и свалился с непривычки. А за водку не дал ни копейки. Мы тогда и глядим, что с него можно взять. Задарма поить кто будет? Дружба народов и все такое прочее дело хорошее, но… — Трудынь театрально разводит руками. — Я так понимаю: ты дай мне, я дам тебе. Может, оно и не совсем правильно, но я политик реальный. Вот мы и стянули с него штаны. Не больно фартовые, но со стокгольмской маркой. Еще пришлось отдавать в химчистку, так что — поверьте! — навар был минимальный. Но у этого иностранца не было чувства юмора, и он потом поднял шухер. Я понимаю — штаны получились в европейском масштабе, но мы так не хотели. Я не собирался вредить престижу нашего государства.
— А ты не знаешь кого-нибудь из Зументовых девчонок? — перебивает Киршкалн Хенрикову скороговорку. — Не было у него такой Букахи?
— Нет, у Жука была Пума. Про Букаху я что-то слышал, но точно не скажу. — Трудынь огорченно глядит на воспитателя. — Эта Букаха в центр не приползала. Наверно, третий сорт. Точно, ребята говорили, у нее волосы выпадают. А Пума была конфетка! Грива голубая, и по Жуку просто умирала. Только мышление у нее остановилось на том уровне, на каком было у наших предков, когда те ходили на четвереньках. Вообще-то Пуму я знаю лучше, чем самого Жука. До Жука с ней ходил один из наших. Она тоже чуть не погорела, но под конец вывернулась. Говорят, по ночам ходила вокруг тюряги и серенады пела Жуку. Голос у нее как орган. Талант пропадает. На Западе такие заколачивают миллионы, а у нас не в моде. Она могла за раз выпить пол-литра, а вот насчет поговорить — было как с Межулисом из нашего отделения. Фразу в три слова редко могла сказать без остановки. Даже не представляю, как ей удавалось песни заучивать. Одну так вызубрила даже по-английски. Вот бы вам ее послушать! Если б настоящий англичанин услыхал, его бы инфаркт хватил.
За окном гудит сигнал строиться на работу, и Трудынь морщится. Его перебили на самом интересном месте.
