— Ганя! Ганя! — звала плача Нила, но ничто не откликалось ей, тихий день, даже перестрелки не слышно было.
Бежала она бегом по траншее, бросились мать с дедом за теткой Ганей, но ее уже не было и на берегу. Волна ли ее смыла, сама ли она пошевелилась и сползла — не было Гани. Ведра лежали опрокинутые, а Гани не было. Когда стемнело, обходили все вокруг — не было Гани ни живой, ни мертвой.
Дня два, наверное, ходили деревенские за водой только потемну. Потом снова осмелели — ходили и днем. Никого больше не стреляли.
Несколько дней приходили к ним в дом люди, словно тут стоял Ганин гроб, и говорили, толковали:
— Воды всю жизнь боялась — никогда в реке не купалась.
— Река ее и взяла.
— Кто чего боится — от того и смерть примет.
— Кому суждено быть утоплену — от огня не умрет.
— Всю жизнь воды боялась, за водой и то кого другого посылала. А тут удержать невозможно: вот, нужно именно сейчас мыть, ничего слышать не хотела.
— Сама пошла.
— Пойдешь, коли смерть позовет.
— Кому же так она глянулась, что пулю послал?
— В бинокль, поди, смотрел.
— Оно и так видно.
— Скажи же, никогда не стреляли, а тут сердце загорелось.
— Красивая — увидели и пульнули.
— Чтобы никому не досталась.
— Чтобы не надругались над ее красотой.
— Повязалась бы пониже, пригнулась пониже — жила бы и до се.
— Не ко времени расцвела.
В детдоме читала учительница про богиню красоты, что из моря вышла. А тетку Ганю вода взяла обратно в море. Война убила ее, потому что она была красивая.
* * *
Когда лежала Нила в роддоме, в томительные часы между кормлениями рассказывали женщины анекдоты, прочитанные книги или случаи из жизни. Хотела и Нила рассказать что-нибудь, например, картину «Маленькая мама», но рассказывала плохо, многого не помнила, хорошо запомнилось только, как девушка кривляется за спиной учительницы, да огромная кровать в гостинице, да широкие брюки миллионера, который полюбил девушку несмотря на ребенка. Кто-то вспомнил войну, и тогда она рассказала, как убили тетку Ганю, потому что она была красивая. В палате заспорили, могли ли убить из-за этого. Красоту и в войну любят, сказала интеллигентная женщина, вот был случай… Нила не спорила, у нее не было слов, но она знала тем своим детским страхом, что война серая, и больно, и страшно в войну от красоты.
Еще раз вмешалась в разговор Нила, когда заговорили об оккупации. Ей хотелось рассказать, как Вовчик отломил у постояльцев-немцев надрезанный кусочек от хлеба и как самый шумный и самый злой из постояльцев Рыжий взял ружье, взгромоздился на лавку и наставил дуло на Вовчика.
