— Ну что, сэр Ланселот, вы довольны моей исповедью? — она раздавила в маленькой фаянсовой салатнице, заменявшей мне пепельницу, американскую сигарету, запах дыма которой напоминал мне запах кашгарской анаши, — или последует тривиальное «а что дальше»?
— Ладно, уж не буду тебя больше мучать, договор был о самом ПЕРВОМ разе. Теперь моя очередь.
— Вообще-то я не любопытна. Может, именно благодаря этому я имею эту хорошо оплачиваемую работу. Отсутствие любопытства оплачивается зарплатой, равной зарплате ректора нашего института.
— Ты еще и учишься?! — с искренним изумлением спросил я.
— Да, в медицинском, — явно наслаждаясь моим изумлением ответила она, — и что еще более удивительно, несмотря на то, что перешла на четвертый курс, не имею ни одного хвоста!
— Вот это невеста! Мечта.
— Да уж, специально из кожи лезу, чтобы таскаться с авоськами по магазинам, торчать у кухонной плиты и стирать носки с запахом пошехонского сыра.
Она наконец сделала мне укол, распаковав новый шприц.
За окном уже занимался рассвет.
Под впечатлением Люсиной исповеди передо мной возникла моя НЕЖНАЯ ПЕРВАЯ ЭЛЬЗА, и с ее образом я провалился в сон.
Когда я проснулся, был уже день и сквозь опущенные шторы пробивались лучи солнца. От ночной феи остался слабый аромат французских духов.
Я встал, опираясь на левую руку, подошел, слегка шатаясь, к окну и отодвинул шторы. За окном ослепительно сияло солнце и было все так, как полагается во второй половине мая.
Открыв свой крошечный холодильник, я с некоторым трудом сделал пару бутербродов с маслом и колбасой, поставил чайник на электроплитку — на кухню идти не хотелось, там обязательно кто-нибудь ошивается, общежитие есть общежитие, хоть и семейное, в восьми комнатах двадцать один человек не считая Женьки Баранова.
Пришел вчерашний доктор, среднего роста, лет тридцати двух, с короткой стрижкой, в джинсовом костюме и дорогих фирменных кроссовках. Его сопровождали большой армированный металлом кейс с хитроумными замками и та же пожилая медсестра, лицо которой выражало тысячелетнюю мировую скорбь по всем ходящим путями неправедными.
Медсестра молча, без суеты, без лишних движений разбинтовала мою руку, скомкав бинты, спрятала их в заранее приготовленный новенький полиэтиленовый пакет, положила его в свою сумку и распечатала свежий бинт. Доктор, засучив рукава, протер руки спиртом (умывальника в комнате не было, а светиться в коридоре он, видимо, не счел необходимым) и внимательно осмотрел рану.
