— Посмотрим, подумаем, Парфен, — с добродушной лукавинкой улыбнулся Минай Филиппович, а про себя думал: «Сам ты черный хищный ворон!» А хозяин, опрокинув очередную чарку спирта, зло взглянул на «батрака» и черным, как обгорелый сук, пальцем указал ему на дверь:
— Иди, милок! Чего тут сидеть? Иди к лошадям!..
И когда «батрак» вышел, Парфен выпил еще одну чарку и разоткровенничался:
— Не тужи, Никита! Ты — хуторянин, я — хуторянин! Голытьбе не отдадим хуторов! Удержимся! А советчиков перебьем, перевешаем! Сила у нас, Никита!
— У них силы поболе, — вздохнул Минай. — А у нас маловато…
— Много, Никита, еще как много. Сотни людей! И все как на подбор…
Услыхав болтовню опьяневшего Парфена, с другой половины в горницу вошли его сыновья — сначала один, потом второй, а немного погодя — третий и четвертый. И все какие-то хмурые, выцветшие, обросшие.
— Нализался? — зверем глянул на Парфена бородатый, как и он, сынок. — Придержи язык. Понял?
— А что такое? — сразу обмяк Парфен. — Свой человек. Хуторянин. Соли нам привезет. Давно соли…
— Соли! — перебил старика сын. — А ты документы у этого хуторянина проверил?
— А что там проверять? Вот они, его документы, — показал в окно на лошадей, на телегу. — Если человек ездит на таких конях, — это не босяк, а человек.
Должно быть, этот довод убедил и сыновей. Притихли они, стали поглядывать на чарки, шкварки, на недопитую бутылку спирта.
— Садитесь, хлопцы, угощайтесь, — предложил Минай.
— А чего там, садитесь, сыны!
— Чего, чего! — передразнил его мрачный бородач. — Сам все вылакал…
Шмырев вышел и вернулся еще с тремя бутылками спирта.
— Вез на соль менять, да мне добрый приятель устроит мешок-другой и без этого. С вами посижу, хлопцы, отведу душу.
— А что, наболело?
— Он еще спрашивает! — махнул рукою Минай, поглядев в глаза старшему из сыновей. — Наболело, браток, еще как наболело. Крепко нас, хозяев, стали прижимать… Дожили! Соли, и той нету!..
— Свой человек, — поднял осоловелые глаза Парфен. — Я ему сразу поверил.
Поверили и сыновья «своему человеку». Потянулись чокаться, обниматься, а он вдруг уронил голову на стол и захрапел. Сыновья еще долго пили, а опьянев, заспорили, кому из них, идти на какую-то Барсучью гряду, чтобы передать братве, что завтра в полночь на хуторе будет самый главный и что он хочет поговорить со всеми хлопцами…
«Эге, — подумал Минай, — вот что за «сыновья» у этого ворона! Бандиты! Ну, приводите своего матерого волка. Не выпущу вас из этого логова!»
