А он был в Москве. Еще в середине сентября 1942 года его вызвали в Центральный штаб партизанского движения да при штабе и оставили. Сказали: «Орлы, прошедшие твою школу, теперь и сами управятся. Твой опыт здесь нужнее. Отсюда он пойдет по всем партизанским отрядам и бригадам, повсюду, где полыхает партизанская война».
Конечно же, мы в редакции узнали, что в феврале 1943 года состоялся пленум ЦК КП(б)Б и что на этом пленуме Минай Филиппович произнес большую речь, в которой, обобщая опыт партизанской борьбы на Витебщине, говорил о выдающейся роли партийных органов в организации и руководстве этой борьбой, в создании крупных партизанских боевых единиц.
Летом того же года мне довелось увидеть его, когда мы, белорусские поэты Петро Глебка, Анатоль Астрейка и я, приехали на встречу с людьми, которые ждали отправки во вражеский тыл.
Похудел, совсем седым стал Минай Филиппович. Может, сказалось то, что он был оторван от родной земли, от своих верных хлопцев, от боевого дела. А может, наоборот, потому его и не пустили за линию фронта, что какая-то хворь точила уже немолодого человека.
Что же привело Миная в эту партизанскую школу? Ему ли нужно было учиться, как бить оккупантов? С этими вопросами я пришел к руководителям школы.
— Минай Филиппович — сам партизанская школа, — сказали мне. — Это живая энциклопедия партизанской стратегии и тактики. Только его опыта гражданской войны хватило бы на целый курс лекций…
Потом мы читали стихи. Начинал я, видимо, как самый молодой. Батька Минай меня попросил:
— Ты, Антось, давай-ка по-нашему, по-белорусски.
Помнится, я читал отрывок из незадолго до того законченной поэмы «Мой мастер». Читал для него, для батьки Миная.
Да хаты, да самага ганку
Пад’ехалi немцы на танку
У сiyяе цiхае ранне.
— Ты Корчык Малання?
— Малання.
— А муж твой тутэйшы ляснiк?
Бальшавiк?
Звалокся у басяцкi атрад?.. —
Пытауся, нямецкi салдат.
— Дзе муж мой, не знаю, не знаю.
Яго я i у лесе гукаю.
Яго я i усюды пытаю
У блiзких, далекiх людзей.
Не кажуць мне людзi а дзе,
Чаму ён дадому не йдзе…
Я читал о том, как фашисты издевались над Маланьей. Привезли к своему штабу, дали в руки зажженную свечу: донесешь огонь до своего двора — останешься в живых, погасит ветер свечку — капут. Пошла Маланья в свой мученический путь с заклинаньями:
О, вецер!
О, ветрык мой цiхi!
Ну xi6a ж ты зычыш мне лiха?
Жадаешь iм xi6a пацехi?
Жыццё мне загубiш для смеху?
О, ветрык!
О, вецер крылаты!
Мне ж блiзка да роднае хаты,
