Одетта сидела, выпрямив спину, наклонившись вперед, на белом пластиковом садовом кресле, сложив руки на голой белой пластиковой столешнице между нами. Ее муж играл в теннис; дети плескались в бассейне. В «Серкл Спортиф» в Кигали было обычное воскресенье — аромат курицы на гриле, броская яркость бугенвиллеи, ниспадающей с садовой стены. Мы сидели в тени высокого дерева. Одетта была в джинсах и белой блузке, ее шею обвивала тоненькая золотая цепочка с подвеской-талисманом. Она рассказывала — быстро и откровенно — несколько часов подряд.
— Не помню, когда мы заново отстроили дом, — продолжала она, — но в 63‑м, когда я училась во втором классе начальной школы, помню, увидела отца, красиво наряженного, точно на праздник, в белой хламиде. ОН ВЫШЕЛ НА ДОРОГУ, А Я БЫЛА С ОСТАЛЬНЫМИ ДЕТЬМИ, И ОН СКАЗАЛ: «ПРОЩАЙТЕ, ДЕТИ МОИ, Я СОБИРАЮСЬ УМЕРЕТЬ». МЫ ЗАКРИЧАЛИ В ОТВЕТ: «НЕТ, НЕТ!» А он сказал: «Разве вы не видели, как по дороге проехал джип? В кузове сидели все ваши дядья по матери, и я не стану ждать, пока примутся охотиться за мной. Я подожду здесь, чтобы умереть вместе с ними». Мы кричали и плакали, и просили его не умирать, но все остальные были убиты.
Так руандийские тутси считают годы своей жизни — на манер игры в «классики»: 59, 60, 61, 63‑й и так далее, до 94‑го, — порой пропуская по несколько лет, в которые они не знали ужасов террора, а порой замедляя рассказ и называя поименно месяцы и дни.
Президент Кайибанда был в лучшем случае неумным правителем, и по его привычке к затворничеству можно предположить, что он об этом знал. Подстрекать массы хуту убивать тутси — это, похоже, был единственный метод, которым он способен был поддерживать жизнь в духе революции. Предлог для этого всеобщего насилия нашли в том факте, что время от времени вооруженные банды монархистов-тутси, которые бежали в изгнание, устраивали показательные рейды в Руанду. Эти партизаны были первыми, кого стали называть «тараканами», и они сами пользовались этим словом, описывая свою хитрость и веру в собственную несгибаемую живучесть. Их нападения были хаотичными и бессильными, зато месть хуту гражданским, мирным тутси неизменно оказывалась быстрой и масштабной. В первые годы республики не проходило и двух-трех месяцев подряд, когда несчастных тутси не выгоняли бы из их домов поджогами и убийствами.
Наиболее впечатляющее вторжение «тараканов» случилось за несколько дней до Рождества 1963 г. Банда в несколько сотен тутси-партизан ринулась в Южную Руанду с базы в Бурунди и продвинулась далеко, не дойдя всего 12 миль до Кигали, после чего ее уничтожили руандийские войска под командованием бельгийских офицеров. Не удовлетворившись этой победой, правительство ввело во всей стране военное положение, чтобы подавить «контрреволюционеров», и назначило специального министра для организации войск «самообороны» хуту, которым была поставлена «рабочая задача по зачистке буша». Это означало новые убийства тутси и разрушение их домов. В газете «Ле Монд» школьный учитель по имени Вюийемен, работавший в миссии ООН в Бутаре, описывал массовые убийства в декабре 1963 г. и январе 1964 г. как «настоящий геноцид» и обвинял европейские гуманитарные организации и церковных лидеров страны в безразличии, равном соучастию в организованной правительством бойне. С 24 по 28 декабря 1963 г., писал Вюийемен, в ходе хорошо организованных массовых избиений в одной только южной провинции Гиконгоро погибло не менее 14 тысяч тутси. Хотя основной целью убийц были образованные тутси-мужчины, писал он, «в большинстве случаев женщин и детей тоже разили ударами
