— Сердце крепкое? — осведомился парень, застегивая лямки. — Если слабое, отдашь концы в воздухе.
Станислав успокоил его:
— Не бойся. Если я отдам концы, то на земле. Причем только на силезской. — Преодолев страх, подошел к краю шаткого помоста, дал парню проверить опутывающие его лямки, глянул вниз, на маленькие фигурки людей, которые сновали у подножия вышки, и прыгнул. Чаша парашюта наполнилась воздухом. Вися под ней, подстрахованный аварийным фалом, он плавно опустился вниз. Приземление оказалось жестче, чем ожидал. Он споткнулся и упал на одно колено. Гаснущий парашют накрыл Станислава и пришлось немного побарахтаться под ним, прежде чем подоспели парни из наземного обслуживания. Встал, слегка прихрамывая. Мелькнула мысль, что эти два вида спорта несовместимы. Раз уж он избрал бег, нельзя подвергать себя такому риску. Принимая это решение, он, конечно, и не предполагал, что ему еще придется надеть лямки настоящего парашюта.
Тем временем поезд преодолел поворот и прибавил скорость. Польская земля все быстрее убегала из-под колес. Станислав ощутил спазм в горле. Всего несколько дней, а столько волнений, столько грусти. Его родной город был там, за границей. Откуда же эта боль и нежелание уезжать? Что он там оставлял? Стадион на Агриколи? Полуголого князя Юзефа на коне? Сокровища Королевского замка? Луна-парк с комнатой смеха и слона в зоопарке? Может, смену караула у могилы Неизвестного солдата и кресты возле Цитадели?.. Пожалуй, все вместе. И великое, и малое. Богатство и нищету, старое и новое… Быть здесь и там одновременно: в родном городе и в родной стране — нельзя. Две эти привязанности не примирить. А вот уже разрисованная бело-красными полосами будка пограничной стражи. Польский пограничник скучающим взглядом провожает поезд. Дальше — немецкий стражник в сером мундире — это уже рейх. Надписи на немецком языке, пропагандистские плакаты, портреты фюрера… И вдруг — громкая ружейная пальба. Станислав и сидящий напротив него Дукель высовываются из окна. Видят выжженный солнцем луг, который пересекает высокая железнодорожная насыпь. У ее подножия — выпиленные из фанеры зеленые силуэты солдат и большая группа штатских с винтовками на изготовку. Плоские человекоподобные макеты застыли неподвижно у земляного вала, как люди в ожидании расстрела. По команде какого-то типа в полувоенной одежде штатские залегли и открыли огонь. Мишени даже не дрогнули, залпы гремели неустанно. Их неподвластность смерти была убийственной издевкой неодушевленных предметов над нелепым и эфемерным явлением, которое именуется жизнью. Имитируя живых людей, фанерные силуэты с тупым безразличием подставляли себя под пули. Еще один залп… Дукель схватил Станислава за руку.
