А я: иногда мне не хочется двигаться плавно. Тем более когда цепляюсь за трещины, там я вообще была как на войне. Я нашаривала мельчайшие неровности в камне, мышцы спины сводило от натуги, я прижималась к скале, подтягивалась, перестав дышать и стиснув зубы. Вэн юркала змейкой наверх впереди меня. Широко расставляла колени, отводила свободную ногу в сторону, чтобы поймать равновесие, аккуратно передвигала жумары. Я танцую хулу, сука, хотелось мне сказать. А потом я это сказала, и Вэн рассмеялась, так? Потому что мы знали друг друга.
Я так полюбила скалолазание потому еще, что оно опасно, а именно это мне и надо было. На второй день в Индиан-Крик я сорвалась со скалы и пролетела пятьдесят футов. К горлу подкатила тошнота, как на море во время качки, трос ослаб и болтался в воздухе подо мной. Я падала, падала, пока трос не зацепился за два тряских механизма и я не повисла над самой головой Вэн. Если бы снаряжение не выдержало, я сломала бы себе спину. Мы обе долго молчали. Окей, я болталась в воздухе и дрожала всем телом.
— Надо было захватить подстраховщиков, — хладнокровно пошутила Вэн.
— Так лучше, — ответила я. — Думаешь о последствиях.
Этого я и хотела. Взять меня и Вэн: я не знала, кто мы, и в этом незнании что-то было. В игре на грани. Вот и в скалолазании так. Снова и снова мы делали это, играли на грани катастрофы. Пока мы на кампусе, с нами все ясно безо всяких последствий, верно? Да и на занятиях тоже. В первые семестры я создавала себе репутацию, зарекомендовала себя одной из лучших студенток по всем предметам, увлеченно познавала механику мира: что я могу выстроить с помощью своего мозга, науки. Если захочу, я сумею построить здания, мосты, двигатели. Я никогда не задавалась вопросом, что у меня на душе.
Только с Вэн. Прошло полтора месяца с той вечеринки, и я хотела ее до судорог. И то, что мы жили с ней в одной комнате, лишь подливало масла в огонь: мы то и дело сталкивались ненароком, касались друг друга, передавая ручку, учебник или пульт от телевизора, или когда протискивались к своим кроватям-чердакам.
За неделю до поездки в горы Вэн вышла из душа, закрыла дверь нашей комнаты и сбросила полотенце. Я сидела на своей кровати, подтянув колени к груди, читала “Статику и динамику”. В наушниках играл Ти Ай[103] — как раз началась “Писанина”, я помню это, потому что теперь, стоит мне услышать “Все, что захочешь”, и я сразу переношусь в тот день, вижу ее тело. Мята и цветы, даже белый запах мыла. Меня интересовало не ее тело как таковое. Поверхность и так далее. А то, как она держалась, — напряжение, кривизна, асимметрия, плотность. Мне запомнились несколько черточек. Переплетенные, точно корни растений, волосы на ее небритом лобке, ее толстые запястья и предплечья, тонкие вены на пружинистых мышцах скалолазки. Изгиб ее шеи. Она стояла голая. У меня внутри все переворачивалось. Вэн нагнулась, достала трусы из ящика и натянула на себя.
