— Ну вот, — Хадиджа раскинула руки, улыбнулась, показав зубы, — я здесь. Развлекай меня, мистер Флорес, и лучше побыстрей.
— Ты знаешь, — я придвинулся к ней, мы сидели на ступеньках у подножия памятника, — что у меня есть способности?
Хадиджа с улыбкой коснулась языком верхних зубов.
— Точно, мы же еще не рассказали друг другу все секреты. Продолжай, продолжай.
— Да все на самом деле очень просто, — ответил я, понятия не имея, что скажу дальше. — Но сначала нужно выпить.
Штопор мы забыли, но я показал Хадидже, как пальцем вдавить пробку внутрь бутылки, и мы пили из горла; пробка качалась в вине, как поплавок.
— Я чувствую то, чего никто не видит, — сказал я, приобнял Хадиджу за талию, прижал к себе. — Вот послушай, — прошептал я ей на ухо.
Мы затихли, и она услышала нарастающее пение птиц, которое я слышал за несколько кварталов отсюда, для меня оно звучало громче городского шума, а не наоборот, потому что такова моя природа. Вряд ли у меня получилось бы сделать его громче, но я все равно повторил: “Послушай”, и с деревьев долетела звонкая четкая трель.
— Звучит так, словно они ищут друг друга, — сказал я. — Но если прислушаться… на самом деле никто из них не терялся.
Хадиджа замерла, закрыла глаза. Мы слушали птичьи голоса, звонкие, оживленные. Запах мокрой коры, сильный и какой-то бумажный, после недавнего дождя.
Хадиджа послушала еще минуту, открыла глаза, посмотрела на меня.
— И это одна из твоих способностей, — сказала она. — Животные.
— Наверное. — Я пожал плечами.
Я заметил, что она не отодвинулась, так и сидела, прижавшись ко мне.
— Я серьезно, — продолжала Хадиджа. — Может, это легкомысленно, но когда я впервые увидела, как ты это делаешь, — кажется, на втором свидании, помнишь, у ресторана очень пьяная женщина в желтом, с маленькой собачкой, искала лифт? — и ты сделал это… ты присел на корточки и погладил собаку. Она рвалась с поводка, но стоило тебе прикоснуться к ней, тут же затихла, точно ей вкололи успокоительное. Тогда-то я и поняла, что ты поладишь с Рикой.
— Я погладил собаку, и ты поняла, что я сумею поладить с твоей дочкой? — спросил я. — И правда легкомысленно.
— Только Рике не говори, — рассмеялась Хадиджа.
— Смотри.
Я махнул бутылкой на широкие лужи на влажной земле — плохая ливневка, — на скопление муравьев, собравшихся в бугорчатый шар, — муравьев объединяло друг с другом обоняние и осязание, они понимали: чтобы выжить, им нужно сплестись воедино, в плотное сплошное рядно, которое не пропустит влагу, плыть так, пока вода несет их, и кто-то из них по пути непременно утонет. Все это я рассказывал Хадидже; мы сидели, прихлебывая теплое вино, отдающее пробкой, крошки попадали на язык, и мы сплевывали их на землю. Я все говорил о муравьях, интересно, каким бы стал мир, будь мы хоть каплю такими же сильными, как они, чтобы из собственных тел выстроить плот друг для друга…
