Я запрокинул голову, он стоял за диваном, так что я видел его кверх ногами, и я такой:
— Ты теперь в моих вещах шаришься?
— Надо было придумать что-то пооригинальнее обувной коробки. И вообще, — сказал Ноа, — я думал, ты завязал.
Я опустил голову и посмотрел на сладкую пакалоло[57] в папиросной бумаге.
— Ты разве не должен сейчас лечить рак? — спросил я. — Писать шыдевры для укулеле?
— Я думал, ты говорил, что бросил, — повторил он.
— Бросил, — сказал я, и это была правда.
— Если это называется бросил, то мои бздехи не пахнут.
— Так оно и есть, судя по тому, как ты себя ведешь, — сказал я. — Задираешь нос, хотя сам в дерьме по уши. И наверняка в пакете не хватает, потому что ты спер.
— Я ничего не трогал, — сказал Ноа. — И у меня-то как раз все в порядке.
Я снова уставился на экран.
— Ага, как же. К нам теперь почти никто не ходит. А если и придет, мама с папой всех прогоняют. Типа того, — я изобразил папу с мамой, — “мы решили, ему лучше отдохнуть и пока никого не принимать, пожалуйста, не приходите больше, мы сами вам позвоним”.
На секунду Ноа удивился, но быстро справился с этим.
— То-то ты рад, — сказал он. — Наверняка улыбаешься, когда закрываешь перед кем-то дверь.
— Я не рад, что мы сидим без денег.
Это его заткнуло. По спортивному каналу показывали Тайгера Вудса[58], который всех уделал, сразу за ним Виджай Сингх[59], и я такой: наверняка сегодня вечером в загородных клубах будут злые хоуле.
Через минуту он сказал:
— Все равно тут мы живем лучше, чем на Большом острове.
Ноа сказал это таким тоном словно извиняется и не хочет больше ссорится. Как будто признался что с ним что то не так. Но я не мог остановиться.
— Еще бы, — сказал я. — Но уже не благодаря тебе. Мама с папой на тебя рассчитывали.
Он напрягся, застыл.
— В том-то и беда, — сказал он. — Вы думаете только об одном. Мы, мы, мы. А это важнее, чем мама с папой. Важнее, чем мы все, важнее, чем просто заработать пару лишних долларов для семьи…
— Нет ничего важнее нашей семьи, — перебил я, хотя наверное я так сказал, потому что понимал, он прав и то кем ему предстоит стать, важнее чем все мы. — Вот в чем твоя проблема.
— Это же наркотики, Дин, — сказал Ноа и потер лицо, словно разговаривает с непослушной собакой. — Не дури.
Мама права, мне не стыдно. Я подумал, если хорошенько дать ему по зубам, он их проглотит.
— Заткнись уже, — сказал я. — А то врежу. — Мышцы у меня так и горели, и единственое что мешало мне снова его ударить — то как я чуствовал себя в прошлый раз когда так сделал. Я прибавил звук.
