— Если бы я был царь, — сказал Павел, — я бы издал указ, чтоб все думали над продлением человеческой жизни. И если бы в моем царстве была академия, я бы всем академикам, от самого важного до самого глупого, повелел бы работать над этим…
— Зачем?
— Не хватает этой жизни. Просто не хватает…
— Некоторые не знают, что и с такой жизнью делать. Сделали два выходных, так многие знаешь что? Спят. Говорят: скука. Устраиваются все эти дискуссии о проблеме свободного времени.
— Ты куда собралась?
— Обедать. Сиди, я оставлю тебе ключ, запрись и работай, я быстро — в столовую.
— Нет! Я тоже, — сказал Павел.
Он подал ей пальто, снова поразившись тому чуду совершенствования, которое случилось с ней. Но она застегнула пальто — и вдруг словно погасла. Словно выключила свет.
Пальто было старое, сильно заношенное, совершенно не в комплекте с пурпурным платьем. Закутавшись в платок, подняв линялый воротник, Женя в один миг превратилась в прозаичную, задерганную заботами, усталую служащую, и даже, казалось, лицо ее приобрело забитое выражение. Парадный вид у нее, оказывается, был один: за стойкой среди книг.
— Мишу Рябинина ты видел? — спросила она, запирая дверь.
— Нет.
— Тогда пойдем к нему в столовую. Что-что, а столовая у него знаменитая!
Знаменитая столовая внутри представляла собой вопиюще большой, светлый, но какой-то неуютный зал, хаотично заставленный тьмой одинаковых голых столов на трубчатых ножках и таких же стульев, и все они были заняты, так что шум голосов, звяканье ложек, звон посуды сливались в один мощный звук, слышимый даже снаружи, как если бы тут работала какая-то необъятная машина. Это был крупный, поточный, массовый блок питания. Один за другим от стойки шли едоки, осторожно неся подносы с тарелками, стараясь ни с кем не столкнуться и не поскользнуться на гладком кафельном полу, который казался жирным.
Дух в этом зале стоял типично «столовский», пресный.
Раздаточных стоек было три, но работала почему-то только одна, и к ней стоял такой длинный и закрученный хвост, что Павел испугался, но Женя успокоила, что очередь пройдет быстро. Тут все по конвейеру.
Собственно, помещение само по себе было неплохое, и при желании его можно бы сделать приятнее, если бы кого-нибудь это интересовало: чтоб окна не были просто дырами, например, а стены не так свирепо голы, но, к сожалению, единственным украшением стен была стенгазета «Пищевик», висевшая как раз над головами очереди.
Как и та, которую Павел видел давеча у монтажников, она была из фанеры и аппликаций, вся в знаменах, золотой и серебряной пудре, но на нее никто не обращал внимания, и Павел оказался, кажется, единственным читателем из всей очереди.
