Домна нависла над их головами так, как, наверное, бочка нависает над ползающим у ее подножия муравьем.
Вокруг было сплошное столпотворение металлических конструкций, черных, поражающих циклопическими размерами, и этот грохот, грохот, дрожание земли…
Пытаясь перекричать грохот, Слава Селезнев, надрывая голос, принялся добросовестно исполнять обязанности гида:
— Те две доменки — пустяк, уже старье. Эта будет величайшей в мире, к сожалению, недолго, потому что у нас же, в СССР, заканчивается стройка сразу трех еще больших! Записывай: в сутки в нее будет загружаться десять эшелонов. В месяц даст столько металла, что можно построить три таких комплекса. Ты это обязательно отрази! Пиши, пиши! Люди — гиганты. Отрази! При закладке фундамента был поставлен мировой рекорд: вместо семидесяти двух часов забетонировали за пятьдесят!
Он вел Павла напрямик, через рельсы, кучи балок, бетонных блоков. Павел посапывал и, размахивая руками, только и глядел, как бы куда не загреметь.
Обошли домну и оказались среди нескончаемых лент транспортеров, которые шли и так и этак, ныряли друг под друга. Целое царство транспортеров, впрочем, неподвижных пока.
— Бункерная эстакада! — гордо показал Слава. — Смонтирована в самый трескучий мороз. Ветер свищет, руки к металлу примерзают, а ребята дают — с огоньком!.. Я пришел, хочу «молнию» повесить: невозможно повесить, поверишь, ветер рвет. К чему привесить? Поплевал, прижал к металлу — моментально примерзла, висит! Вот так-то!
Они прошли гигантский наклонный тоннель, четырехугольный, с окошками, по которому вверх, в немыслимую даль уходили неподвижные ленты транспортеров. Спустились в какие-то катакомбы и оказались в теплом каменном помещении.
У железной печки, раскаленной докрасна, сидели человек десять рабочих в ватниках, шапках-ушанках. Сосредоточенно обедали, постелив газеты на земляном полу.
— Здорово, орлы! — воскликнул Слава, делая рукой общий привет. — Вот это и есть они, эти ге-ро-и! Как оно ра-ботается?
— Помаленьку, — добродушно ответил самый пожилой, по всей видимости, бригадир. — Летят рукавицы, Ярослав Пахомович, — беда.
— Видал? — повернулся к Павлу Славка. — Во, руки рабочие — рукавицы так и горят! На сколько выполняем, дядь Федь?
— Двести в общем…
— Орлы! Орлы! Слышишь, Паш, двести процентов, записать и отразить! Значит, скоро пустим, дядь Федь?
— Да вроде бы… говорят: вот-вот, — осторожно сказал бригадир, стреляя глазом на Павла: мол, что оно, важная ли шишка, или так болтается, бродят тут… — Нам бы, главное, рукавицы, Ярослав Пахомович!
