Обращаемся к почтенному г-ну Глинке и просим его выслушать речь нашу. Вы имеете природный, неподдельный талант, т. е. земля русская дала вам множество своего самородного золота. Вы постигли искусство и можете сделать из этого золота, что вам угодно. Просим вас, не кладите этого самородного золота в минералогический кабинет, за стекло, на радость гг. ученым минералогам, но сделайте из этого золота ходячую монету и пустите ее в народ! Иносказание это не требует пояснения[278].
Так интерпретируя задачу, стоящую перед Глинкой, Булгарин, по существу, излагал свое эстетическое кредо, сформированное собственным пониманием задач, стоящих перед искусством, и собственным же многотрудным опытом покорения широкой публики.
Понимая и принимая сделанное Глинкой, сумевшим достичь в своей первой опере «высшего трагического стиля», сохранив при этом «во всей чистоте русский характер» и доказав, «что русская мелодия, естественно то заунывная, то удалая – может быть возвышена до трагического стиля»[279], Булгарин призывал композитора не ограничиваться лишь высоким, а обратившись к высокому, – сочинять просто и понятно. «С вашим талантом, с вашим познанием искусства, – подчеркивал Булгарин, – вы можете писать оперы высокого стиля. Но арии Моцарта и Вебера, также высокого стиля, повторяются в народе; из хоров их сделаны марши, полонезы, мазурки, вальсы. Воля ваша ‹…›, а сценическая музыка должна действовать на массы народа ‹…›. Она должна производить восторг в партере и ложах и удивление в знатоках. Должно соединить это ‹…›»[280].
И здесь, полагал Булгарин, совсем не обязательно обращаться только к высокому. Примером тому он приводил популярнейшего «Мельника»[281] –«превосходную пьесу во всех отношениях», «брошенную», «за старостью лет, ‹…› в число святочных пьес»[282]. «Эта пьеса в веселом роде, – писал журналист, – но в ней есть ход, действие, движение, все то, без чего не может существовать пьеса трагическая. Пьеса “Мельник” сделалась народною, а большей славы не добивался и сам Моцарт»[283].
Отождествление народности и массовости, вполне естественное для Булгарина, вызывало сомнение уже у современников, как вызывает сомнение и сейчас. Разумеется, основания для сомнений в ту пору и сегодня различны, и тема эта нуждается в самостоятельной серьезной разработке. Но в понимании существа вопроса позиции Булгарина и Глинки оказались близкими. Знатоки наследия Глинки тут же вспомнят сказанное композитором о необходимости «писать пьесы, равно
