— Она была практически вся в оппозиции. И это было великолепно. Не нашли вообще людей, которые бы с ними сотрудничали, их было очень мало, и они были очень непопулярны. Люди культуры прекрасно чувствуют, что это такое — любовь народа. И это важнее денег, важнее всего.
— Но они были готовы страдать бесконечно или чувствовали, что это закончится?
— Это есть всегда — чувство момента. На тот момент, например, бойкот государственного телевидения был очень сильным. И все серьезные актеры и люди культуры отказывались от всех контактов с государственным телевидением. Надолго ли, этого мы тоже не знали, но другого телевидения не было.
— Но это же был риск потери себя в профессии?
— Ну, тогда они не видели возможности, чтобы найти себя в профессии, о чем было рассказывать?
Поэтому я тоже остался на Западе. Потому что мы боялись, что будет, как в Чехословакии.
— А сколько времени вы были на Западе?
— Недолго, полгода, но состояние духа было важно. Я еще не потерял паспорт, но я уже считал себя эмигрантом, которому придется жить во Франции, пока мне не передали важную информацию, что первый заместитель Ярузельского генерал Кищак[18]обещал Кшиштофу Кесьлёвскому, который с ним связался и спросил, может ли Занусси вернуться в Польшу и выпустите ли вы его, потому что у меня были, конечно, разные договора и я не хотел рисковать, если мне запретят покидать Польшу. И тот сказал: «Да, я обещаю». Ну, министр внутренних дел, его обещание не много значит, но я поверил в это и приехал. И там у меня вышел смешной случай: на многих фотографиях того времени видно, что у меня борода. Я бы никогда не подумал завести бороду, мне подсказал тот же Кесьлёвский: идет бойкот государственного телевидения, если ты прилетишь, тебя будут снимать в аэропорту. А потом, если ты откажешься от интервью, они возьмут из архива твое интервью, которое ты дал год тому назад о японском искусстве (им все равно) — и ты появишься на государственном телевидении, — скажут, тебя купили. Подожди две недели, отрасти бороду, а с бородой тебя уже не смогут смонтировать, потому что ты покажешься при выходе из самолета с бородой, а в архивах ты всегда без бороды, и с этим нельзя уже ничего сделать. Наоборот было бы возможно, а в эту сторону — никак. Я так и сделал, и когда Кищак меня позвал, это было первое его замечание: «Я знаю, почему у вас борода». — «Если хотите ее сбрить, буду сидеть в аэропорту, пока она не вырастет заново». — «Мы вас не пустим».
