Современный исследователь В. Шеттер
[37] также принимает существование греческого оригинала и его сокращение, анализируя пропуски, неясности и неожиданные переходы. Однако он спорит с Шисселем о Драконтии: именно Драконтий, согласно Шеттеру, заимствовал сюжет своей поэмы у Дарета, насытив его драматизмом, введя речи и прочие красоты эпической поэзии. Следовательно, латинский текст Дарета появился раньше, чем поэма Драконтия — в начале V века, а не в начале шестого, как считают обычно.
Однако все-таки не следует забывать о мнении филологов второй половины прошлого века — Жоли, Дунгера, Майстера — отрицавших существование греческого оригинала: «История», как нам кажется, была написана по-латински, человеком, не знавшим греческого и знавшим Гомера только по пересказам, для такого же читателя. В самом деле, автор латинского «Дарета» не знает даже того, что говорит о Дарете сам Гомер: у Гомера он жрец и старик, и в битве участвуют его взрослые сыновья; однако автор «Истории» заставляет его самого постоянно участвовать в сражениях (гл. 12). Именно в силу дистанции, отделявшей его от грекоязычной традиции, составитель «Истории» решился воспользоваться именем, упомянутым у Гомера (чего он, похоже, не знал), а не неизвестным ранее именем, как авторы «Кефалиона Гергифийского», «Диктиса Критского» и «Сизифа Косского». Имя «Дарет» означало для автора лишь составителя некой «настоящей Илиады»; он знал его имя, так же, как и все события Троянской войны, понаслышке[38], и написал о них по-своему, нисколько не затрудняясь работой с источниками, переводами или сокращениями; в этой простоте и наивности и состоит главная прелесть «Истории», судьба которой была — несмотря на презрение строгих критиков — весьма славной на протяжении не менее чем тысячелетия.
Действующие лица «Истории»
Из всех античных авторов, писавших о Троянской войне, автор «Истории» наиболее смел в перестраивании традиционной суммы информации о ней, восходящей к Гомеру, дополненному киклическими поэмами («Киприями», «Малой Илиадой» и др.). Изменений, внесенных в эту сумму за тысячу лет античной литературы между Гомером и «Даретом», меньше, чем осуществленных им.
Именно эта игра в выстраивание заново старых элементов, как кажется, представляя собою большой интерес для самого автора, являлась одной из движущих сил его работы; будучи достаточно осведомлен о традиционной версии событий, автор постоянно «держит дистанцию» между общеизвестным и его неожиданным преломлением, которое бы потеряло и для него и для читателя всякий интерес, если бы повествование отдалилось от традиции на расстояние полной неузнаваемости. «Дарет» постоянно пытается угадать ту грань, на которой эффект новизны будет максимально силен — если же перейти ее, сразу пропадет полностью; при этом следует помнить, что именно эта сторона его книги, вероятно, важнейшая для него самого, совершенно не воспринималась его средневековыми читателями и переводчиками, знавшими Троянскую войну именно по нему, а не по тем источникам, по которым знал ее он.
