На рассвете поселяне собрались, чтобы посмотреть, как муж отведет жену и дочек на опушку, туда, где начинается лесная глухомань. Мать шла, согнувшись под тяжестью мешка: она взяла с собой столько пищи и одежды, сколько могла унести, а также острый нож и топор. Кур своих ей пришлось бросить, но на веревке она тащила козу. Отец не посмел поцеловать жену на прощание или обнять детей. Когда мать с девочками вошли в чащу, он повернулся к ним спиной. Одна из деревенских кумушек клялась и божилась потом, что мать, дети и коза исчезли прямо-таки у нее на глазах.
Темен был лес.
* * *
Первые дни мать дрожала от страха. А девочки были серьезны и послушны, что редкость для таких малышек. Казалось, они понимали, что теперь не время плакать или капризничать. Мать обнаружила сухую пещеру и сложила очаг. Она не смыкала глаз до рассвета. Девочки засыпали под завывание волков. Коза и вовсе не спала.
На пятый день, когда мать уже потеряла всякую надежду, появился отец. Он нашел их по дыму от очага. С собой он принес увесистый мешок с инструментами и гвоздями. Соорудив при входе в пещеру хижину, в которой сквозило из каждого угла, он сказал жене, что должен вернуться на ферму.
Мать держала козу в хижине вместе с дочерьми – волки могли добраться до скотины в любой момент. Коза давала молоко и согревала девочек по ночам, а мать все смотрела на дверь, ожидая, что вот-вот вернется муж и заберет их домой.
Поначалу глава семьи наведывался к ним раз в неделю. Затем стал приходить раз в месяц. При каждом его появлении мать спрашивала: «Ну что же, теперь мы можем вернуться?» Но и после того, как пошли первые дожди и засуха больше не угрожала урожаю, отец говорил, что в деревне
небезопасно, что поселяне ничего не забыли и что он слышал, будто в соседней деревне сожгли ведьму. А когда мать возразила: «Но я же не ведьма», отец только кивнул и пошел прочь.
Девочкам шел пятый год, когда отец совсем перестал приходить. Малышки питались жестким мясом диких уток и пили козье молоко. Мать не раз принималась бормотать себе под нос, что не знает, как они будут жить, если не смогут кормить козу. И с сомнением оглядывалась по сторонам. Дочки изо всех сил прижимали к себе козу. Они лучше будут голодать, чем съедят свою козочку, говорили они.
Мать давно уже перестала смотреть на дверь в ожидании мужа. Во время последних визитов он только оставлял им еду, а к жене он не притрагивался и на детей не смотрел. Когда он совсем перестал приходить, мать задалась вопросом, не умер ли он. Но в глубине души она подозревала другое.
