Пожиратели душ | страница 22

И Алис перестала плакать. Таков был первый урок, полученный ею в Дефаиде. Первый из многих.

В последующие часы случилось еще кое-что: мистрис Аргайл подвела Алис к мужчине с волосами мышиного цвета и сказала, что это брат Аргайл. Мистрис Аргайл объяснила, что Алис должна называть их Мать и Отец. Затем Мать велела Алис садиться ужинать. Отец объяснил Алис, где положить вещи. Мать велела Алис умыться и надеть ночную рубашку. Отец показал Алис ее кровать, и она залезла под полотняную простыню. А дальше Алис лежала в темноте, и дверь, отделявшая ее от этих людей, которых она должна считать теперь родителями, была закрыта. Ночная тишина опустилась на деревню, где жили чужие люди.

Алис замерзла и чувствовала себя одинокой. Беззащитной и напуганной. И только сейчас, в полной тишине и мраке, она вспомнила: мамино пальто осталось в фургоне Паула.

Сестры покинули свою хижину в горах. Она больше им не требовалась: ни сама хижина, ни пахнущие козой соломенные подстилки, ни очаг, где раньше готовили пищу, когда сестры еще нуждались в ней.

Это было очень давно. Когда у них была мать. И даже раньше.

Они ощущали, как Зверь смотрит на них. Наблюдает. Они звали его слиться с ними. Он не захотел. Они оглядывались на него без страха. Он скалил длинные клыки. Они в ответ шипели.

Они поселились на деревьях. Удобно устроились на ветвях, как совы. В их жизни больше не будет ни очагов, ни домов. А туда, где есть очаги и дома – и матери с отцами, и люди, страшащиеся всего, что таится во мраке за дверями их домов, в темном лесу, – туда сестры будут приходить. Будут наблюдать и ждать.

И они будут плыть по воздуху и прятаться. Будут карабкаться по скалам и ползать по земле. Скользить во тьме и манить во сне.

Сестер не поймают. Никогда. Теперь им надо проявлять осторожность. Деревни ополчатся против них. Сестрам придется уподобиться волкам. Уподобиться Зверю. Хорониться в лесу. Охотиться только по ночам.

Ночь хороша. В ней расцветает страх. Страх послужит сестрам пищей, и никогда не постигнет их голод.

В последующие дни Алис делала то, что ей велели, переходя от полного безразличия к урагану чувств. Ей хотелось спать, но сама мысль о сне была ей ненавистна. Каждый раз, когда девочка открывала глаза и видела по-прежнему чужие стены, они служили ей лишь напоминанием, что дома у нее больше нет. Мама и папа умерли. Мамины руки никогда больше не погладят ее по голове, не накинут на нее ночную рубашку и не поставят перед ней утром чашку чая с молоком.