Я повторяю, что ни один человек не прибегал к таким фантасмагориям при описании исключительности Природы и человеческой жизни, свойственных выздоровлению приступов любознательности; наполненной лихорадочным великолепием смены времен года; влажной, мглистой жары, когда южный ветер успокаивает нервы, словно струны какого-то инструмента, а глаза наполняются слезами, идущими отнюдь не из души; галлюцинаций, сначала порождающих сомнения, но затем убедительных и разумных, как книга; абсурдности, поселяющейся в мозгу и управляющей им со всесокрушающей логикой; истерии, узурпирующей место воли; разногласий между эмоциями и разумом; и человека, который в своей противоречивости дошел до того, что стал выражать боль смехом. Он анализирует мимолетное, взвешивает невесомое и описывает, в своей дотошной научной манере, обеспечивающей роковой результат, тот воображаемый мир, который парит вокруг впечатлительного человека и ведет его к злу.
То рвение, с которым он погружается в гротеск ради любви к гротеску и в мистический трепет ради любви к мистическому трепету, позволяет мне удостоверить искренность его творений и то, насколько в нем уживались человек и поэт. Я уже говорил о том, что в случае с очень многими людьми подобный пыл является результатом огромного количества незадействованной жизненной энергии, в ряде случаев упрямого целомудрия, а также глубоко подавляемой внутри чувственности. Сверхъестественное сладострастие, охватывающее человека при виде ручья собственной крови; резкие, агрессивные, бесполезные порывы; громкие крики, которые его горло издает подсознательно, без всякого участия разума, – все это явления того же порядка.
Воздух в недрах этой литературы разрежен, и дух там может испытывать смутную тревогу, страх, готовый вот-вот обернуться слезами, и дурноту, обитающую на пространствах обширных и странных. Но восхищение все же сильнее, да и потом, как же величественно это искусство! И главное, и второстепенные детали здесь полностью соответствуют чувствам персонажей. Одиночество Природы или городская суета – все описывается лихорадочно, возбужденно и фантастично. Подобно нашему Эжену Делакруа, возвысившему свое искусство до вершин величественной поэзии, Эдгар По любит перемещать своих персонажей на фиолетовом или зеленоватом фоне, обнаруживающем фосфоресцирующие признаки гниения и флюиды бури. Природа, которую принято называть неодушевленной, принимает участие в жизни живых существ и, подобно им, дрожит сверхъестественной мелкой дрожью. Пространство от опиума становится глубже, оттенки приобретают магический смысл, а вибрация звуков становится более звонкой и величественной. Неожиданно посреди этого пейзажа возникают изумительные поляны, насыщенные цветом и светом, и на горизонте взору предстают затянутые дымкой восточные города и величественные храмы, на которые солнце изливает потоки золотого дождя.
