– Нет.
– На самом деле было бы крайне неплохо поговорить с вами обоими, – сказал он, и мне показалось, будто уже привычная полуулыбка на мгновение исчезла с его лица. – У меня весьма дурные предчувствия по поводу нашей национальной безопасности. Мне кажется, будто надвигается нечто весьма неприятное, и если Контора допустит промах – для нее наступят тяжкие времена. В последний раз мы и так уже понесли немалые потери.
– Вряд ли Ирак был лучшим временем для ЦРУ.
Он раздраженно покачал головой.
– С этим как раз все было в порядке. Нет, конечно, без проблем не обошлось, особенно со всяким неуправляемым сбродом, но подобное происходило всегда – единственная разница в том, что у нас появились цифровые камеры и теперь мы можем поделиться впечатлениями с оставшимися дома друзьями. Армия всегда справлялась со своими задачами, и Контора тоже. Но пресса об этом не знает. Им и не положено. Это тайна. Но главным образом нас обвиняют в том, что мы не сумели предотвратить случившееся одиннадцатого сентября и что разведка в Ираке якобы обладала чересчур богатым воображением – хотя, когда пыль осела, мы так или иначе сделали все, что хотели.
Никого не волнует, что в начале девяностых армейскую контрразведку сократили почти до нуля. Там не осталось и сотни владевших арабским. Никто не был готов к новому мировому беспорядку. Никто. Нас сейчас беспокоят вовсе не ядерные заряды и вражеские батальоны. Нас беспокоят армии, помещающиеся в одном автомобиле. Терроризм – это не Джеймс Бонд или Том Клэнси. Даже «Аль-Каеда» в наше время выглядит старомодной – теперь нашим врагом стал обычный парень с бомбой. Он ходит по тем же улицам, что и мы. Он думает о том же самом, что и мы. Но у него есть бомба.
Единственная надежда – на оперативников, которые могут действовать один на один, проникать в чужие головы. Выяснить, кто это – фермер или фанатик. Выяснить, где они собираются нанести следующий удар. И вот именно таких нам не хватает – вроде Бобби, хотя, конечно, он не владел иностранными языками, – что могло бы спасти его гребаную жизнь. Прошу прощения, неудачно выразился. Но суть в том, что нас связывают по рукам и ногам, а потом удивляются, почему мы ни на что не способны, и куда легче обвинить во всем дерьме ЦРУ, а не какую-то сволочь, которую они даже найти не в состоянии.
– Которую вы найти не в состоянии, – поправил я. Мне хотелось уйти. – И если вы пытаетесь меня убедить, что Контора заслуживает Нобелевской премии мира, то вы не с тем разговариваете. Не забывайте, я ведь на вас работал. Там полно морально неполноценных людей, и за все время мы успели наделать немало глупостей. Почему вы считаете, что все нас настолько ненавидят?
