– Волкодавы! Хотят выбить уступки и с Англии, и с нас одновременно. Собственные обязательства, как я понял, они подтверждать не намерены? И что будем делать?
– Простите, но я уже подтвердил…
– Сергей Юльевич, а не рано ли вы примерили мундир руководителя правительства?
– Простите, ваше высочество, но царский поезд двигался уже к границе, и времени на согласование просто не было.
– На ходу подметки режете, господин министр!
– Просто это единственный шанс. Если император вернется раньше, чем мы объявим о новом правительстве, конституции и получим признание основных держав, то все зря.
– А у вас есть гарантии, что получим?
– Нас поддерживает деловое сообщество, и в первую очередь банки, озабоченные планами царя о реформах финансов, особенно слухами об отмене золотого рубля. Кроме того, он оговорился о возможном запрете ростовщичества и крайне неодобрительно высказался об игре на бирже. То есть успел потревожить самые могущественные финансовые центры, а они такого не прощают. И если не бурный восторг, то молчаливое одобрение своих правительств они обеспечить в состоянии. Конечно, все это не бесплатно, и нам придется раскошелиться, но в свете явных угроз это уже несущественно… Условие одно: все должно быть юридически корректно, быстро и одновременно – медицинское заключение о недееспособности государя, полученное от немецких врачей, ваш Манифест регента об учреждении Временного правительства, конституционной комиссии и переходе на республиканский тип правления… Меня больше беспокоит вопрос, на какие силы можем рассчитывать в Петербурге?
– Первый гвардейский корпус выполнит любой приказ, – кивнул головой великий князь Павел Александрович, – но, думаю, достаточно будет одной демонстрации. Не только в Петербурге, но и вообще в России не существует силы, поддерживающей царя. Не считать же серьезной боевой единицей этот потешный африканский полк генерала Максимова…
– А не рано ли начали, сударь? – строго спросила Мария Павловна, застав супруга, великого князя Владимира Александровича, с одиноким бокалом в руках и с мешками под глазами. – Начинается такой важный день для нашей семьи, а вы, смотрю, уже решили его завершить?
– Ты не понимаешь, дорогая, что, подписывая этот Манифест, я отрезаю себе все пути отступления? – не поднимая глаз от вишневой жидкости на дне сосуда, выдохнул великий князь.
– Я не просто понимаю это, дорогой, – произнесла княгиня с улыбкой Медузы-Горгоны, – я безмерно счастлива, что ты это сделаешь, прекратив изображать верность тому, кто этого чувства не достоин, и назовешь юродивого юродивым.
