На 19-м была такая особенность: сразу после подъема — хождение вдоль запретки под музыку. В ГУЛАГе, или теперь уже ГУИТУ (Главное управление исправительно-трудовых учреждений), появился строгий приказ: обязательная утренняя физзарядка во всех зонах. Но поскольку политический контингент в основном состоял из пожилых (участники войны с той стороны фронта по-прежнему составляли большинство), то физзарядку нам заменили ходьбой. В 6.00 вскакиваешь, быстро-быстро застилаешь койку и, не успев помыться (это после), мчишься на улицу. В мороз, в снег, в любую погоду — топ-топ-топ, и громкая музыка! Было, конечно, что-то унизительное в этом ритуале.
Меня направили на работу в раскройный цех. В лагере была фабрика по изготовлению футляров для часов. Наши футляры затем шли в Пензу, на часовой завод. Раскройный цех являлся первым звеном производственного цикла: сюда поступали бревна, которые мы раскраивали на доски. Большие тяжелые доски укладывали под пилу, то есть торцевали их и затем обрабатывали дальше, с боков. От нас пиломатериал поступал в сушилку, оттуда — к деревообрабатывающим станкам. В раскройном было тяжело физически, но норма не давила, дышать сосной к тому же было приятно.
Мне рассказали, что в этом цехе за несколько дней до меня работал теперь уже освободившийся зэк-музыкант. Человек этот сызмальства мечтал удрать на Запад, используя гастрольную поездку. Эти гастроли он ждал много лет, ради этого вступил в КПСС, женился (холостяков обычно в зарубежную поездку не пускали) и вообще играл ура-советского человека. Дождался: их оркестр оказался в Мексике. Там он подбивает для компании другого музыканта. Тот соглашается и они ломятся "в убежище".
Янки были всегда рады любому антисоветчику. Их перевозят в США. Там "борцы с коммунизмом" просят американцев устроить их в престижный оркестр. Те говорят, что у них нет власти влиять на руководство музыкальных групп: "Начните сначала играть в ресторане. Талант проявится, продвинетесь дальше!" — "Как, разве мы для этого бросили СССР, чтобы играть в ресторане?!" Через неделю наши музыканты являются в советское посольство в Вашингтоне и просят, чтобы родина их простила. Они возвращаются в Ленинград, клеймят по телевидению американский образ жизни, безработицу (которую, правда, за неделю они не успели увидеть). И за то, что они хорошо поработали на ниве контрпропаганды, им дали наименьшие срока — что-то около 5–6 лет (учитывая раскаяние и т. д.) И вот теперь меломаны отсидели срока за измену родине. Забегая вперед, скажу, что вскоре после освобождения они легально покинули СССР по израильской визе.
