Через несколько дней выяснилось следующее: оказывается, когда садились за игру, договорились, что проигравший уплатит "с ларька", то есть, как только в зоне появятся продавцы, через день-два-три проигравший покупает на свои пять рублей продукты и отдает их тому, кто выиграл. В азарте игры все об этой договоренности забыли, даже и Семенов забыл. А потом все вспомнили. Значит, Семенов ни в чем не виноват. Он должен был заплатить долг не сразу, встав из-за стола, а через несколько дней, когда в зоне будут торговать. А вот тот бык, что двинул Семенова доской по пояснице, — злостный нарушитель договоренности. Игра происходила на территории "тубиков", и Тигру стало стыдно, что он не заступился вовремя за Виктора. "Они договорились платить с ларька?" — вскипел он от ярости и побежал к быку. Тот был едва ли не втрое крепче и здоровее Тигра, но в лагере всё решает дух, а физическая сила — на втором месте. Тигр двинул виновника хипеша доской, отскочил в сторону, провел черту по земле и сказал: "Перейдешь черту — отрежу уши!" Тигр в бытность свою отрезал не только уши, но и головы (по его версии, за стукачество). И это все знали. Ему было всё нипочем. Прежде всего, он не жалел себя, и его в итоге боялись и слушались. Потирая окровавленное место, здоровяк чего-то недовольно бурчал, но черту не переступил. Кстати, уголовники в ссоре всегда тщательно следят за потоком брани: терпят любые оскорбления, кроме двух: "козел" (педераст) и "ментовский сотрудник" (стукач). В случае этих слов — немедленное: "Докажи!" И, в общем, тот, кто оскорбил зря, оклеветал, в уголовной зоне получал "перо" (то есть нож под ребра).
Самое светлое воспоминание о 7-й зоне у меня связано с одним чудным диаконом, большим молитвенником, верным Христовым воином. Однажды он исповедовал меня. Мы сидели поодаль наедине, и я говорил, потупясь, начистоту. Перебрав, кажется, все грехи, он вдруг спросил меня: "А в партии был?" — "Нет, никогда". — "А в комсомоле?" — "Был. Меня потом исключили за несоветские взгляды". — "Был?" — мой дьякон встрепенулся, задумался и долго молчал. Наконец, глубоко вздохнул и сказал: "Ну, ничего. Бог простит". Я понял, что мое пребывание в комсомоле с 14 лет до 20-ти было самым значительным грехом моей жизни — словно печать антихриста… А мы еще рассуждаем о сохранении мавзолея, об идолах по стране, о метро "Войковская" и проч., и проч. И хотим хорошей жизни под символом преисподней…
