Иван Кузьмич задумался. Барабанил пальцами по столу… Батырбек прав, конечно, — но что делать, что придумать? Нужны ему деньги до зарезу, много денег нужно, чтобы разная там шантрапа не смела перед ним задирать нос… Он решил твердо стоять на своем.
— Быть может, ты и прав, Батырбек, — сказал он, — прав во всем, что сказать; только добычу надо справедливей делить. Ведь сколько ты выручаешь! А мне даешь только пятнадцать рублей. Дай двадцать пять с лошади. Вот будет справедливо. Будет хорошо и тебе и мне.
Батырбек, однако, не думал уступать.
— Пятнадцать, Иван Кузьмич, пятнадцать. Больше никак нельзя.
— Дашь, Батырбек, и двадцать пять. Без меня пропадешь. А не дашь, так я тебя передам в руки властей.
Злобно сверкнули глаза Батырбека, но тотчас же смягчились.
— Коли не хочешь больше со мной работать, так расстаться надо по-хорошему, а то мало ли что, — как еще повернется дело.
Пристав повысил голос.
— Ты думаешь, мы так и расстанемся? Да? — сказал и взглянул на дверь.
Батырбек заметил этот взгляд и опустил руку на револьвер.
— А что еще? — спросил он.
— Что, говоришь? Сейчас увидишь.
Иван Кузьмич поднялся, но в ту же секунду отскочил назад: перед его глазами в руке Батырбека сверкал длинный кольт.
— Садись, Иван Кузьмич, — мягко произнес Батырбек, — ты ведь знаешь, я шутить не люблю. Задержу тебя еще всего на одну минуту, потом что хочешь делай.
Пристав увидел, что из его затеи ничего не выходит, и тяжело опустился обратно в кресло.
Батырбек продолжал:
— Я вор, разбойник, а ты — дважды вор, дважды разбойник. Ты — вор да разбойник — еще и жалованье от казны получаешь. Взятками да вымогательством ты разорил все двенадцать сел на своем участке. Еще скажу: ты и в товарищи не годишься. У воров и разбойников тоже свои правила. Слово надо держать. Поссорился с товарищем, все равно не выдавай… Я тебя никогда не выдам. Но раз ты встал, решил меня выдать, — что ж, делай свое дело, выдавай! Только посмотрим, что из этого получится.
С этими словами Батырбек спокойно взял свое ружье, забросил его за плечо, взял в передней бурку, надел ее и не торопясь вышел из дому. Даже не оглянулся, как будто никакая опасность и не угрожала ему.
Так оно и было — Иван Кузьмич с места не сдвинулся; он сидел в кресле как пришитый до тех пор, пока не раздался во дворе стук копыт, — значит, Батырбек уехал.
Иван Кузьмич и не думал выдавать Батырбека. Не то чтоб считал постыдным выдавать товарища, а просто боялся за себя, — боялся, что дело откроется, и тогда пропадет не только Батырбек, но и он сам. Он хотел лишь попугать его, чтобы тот согласился давать ему с каждой лошади по четвертной. Но дело сорвалось… Теперь, кроме денег, потерял он и помощь Батырбека. Как ни злился он на областного врача за его слова: «Ставь свою лошадь на карту!» — но надо бы ему какую-нибудь неприятность причинить… А как? Батырбека нет больше. Тот бы придумал что-нибудь…
