— Что приуныла? — весело сказал он. — Сейчас отец подойдет. Иди ешь. Ложка есть? Возьми мою. Ничего, я после поем.
Мариора машинально взяла деревянную выщербленную ложку, но с места не сдвинулась.
— Оставь ее, Ефим, — проговорил высокий сутулый мужчина с грубыми чертами лица и запавшими глазами. — Всем нам сначала тошно было, потом притерпелись. Матвей, — обратился он к другому рабочему, — у меня там вишни лежат. Поди-ка принеси. И пирожки, что сестра прислала.
Мариора вдруг положила на камень ложку и убежала в сарай. Она упала ничком на солому, уткнулась в нее лицом и заплакала.
Так прошел первый день в имении.
Мариора привыкала. Но где-то глубоко в ее почти детской душе жила тоска. Ночами, лежа на ящике, устланном овчинами, — он стоял в маленькой комнате, рядом с кроватью Панагицы и заменял ей постель, — девочка потихоньку плакала.
Сначала ей было непонятно: зачем одному человеку столько комнат, стульев, столов и дорогих материй на окнах и дверях?
Впрочем, когда приезжали гости — важные мужчины и нарядные, надушенные женщины, каждая комната приобретала свой смысл: в одной пили чай, в другой обедали, в третьей танцевали, в четвертой играли в карты.
Но гости бывали редко. Тудореску жил нелюдимо. Разъезжал по полям, то ли от скуки, то ли потому, что не доверял людям, сам присматривал за хозяйством. Занимался со скупщиками, которых приводил к нему управляющий Тоадер; продавая хлеб, мясо, масло, старался не продешевить. Зато в городе за один вечер тратил, говорили люди, такие деньги, на которые целый год можно было бы прокормить все село. Рассказывали, была у Тудореску жена, да уехала за границу лечиться и там умерла. С тех пор боярин жил один.
Единственным человеком в имении, с которым Тудореску иногда советовался, запершись в кабинете, был управляющий — сухой, невысокий, ладно сложенный человек средних лет, с узким лбом и короткими, с проседью волосами. Лицо у него было маленькое, сморщенное, и на нем сидел неожиданно большой и толстый, как разросшаяся картофелина, нос. Управляющий волочил левую ногу, но, несмотря на это, ходил бесшумной походкой и появлялся там, где его не ждали, — подслушивал, подсматривал и обо всем доносил боярину. Стоило появиться вдалеке Тоадеру, как смолкали разговоры, люди начинали торопливо работать. Одна Панагица не боялась его, — с нею он говорил порой даже заискивающе. Сам же управляющий боялся только боярина.
Часто бывал в доме приятель Тудореску, господин Михай Куку. Был он лет на десять моложе хозяина, худой и юркий. В его смазливом лице было что-то мышиное. Черные блестящие волосы Михай тщательно причесывал, почти прилизывал. Мариоре он не понравился с первого раза, острый взгляд его быстрых, бесстыдных глаз был неприятен.
