Часа в два дня захотелось есть.
— Ну что, Володя, перекусить бы. Где есть будем?
Он говорит так шутя:
— Полетели в Кутаиси.
— В Кутаиси?! Полетели!
Берем такси и без всякой надежды приезжаем в аэропорт.
— Самолет до Кутаиси будет?
— Да вон стоит.
— Билеты есть?
— Пожалуйста, на тебе билеты.
Прилетели в Кутаиси, заявляемся к нашему хозяину квартиры, он как раз дома. Боже, что тут началось! Приехали его самые драгоценные, самые любимые друзья из России. Опять ресторан, пьянка, дым коромыслом, ночь и только в самом дальнем углу сидят за слабо освещенным столиком две официантки…
Утром все повторяется: машина у подъезда, по дороге — уже традиционный хаш, самолет в Батуми и… пляж, солнце, ласковое море.
Часа через два захотелось есть. Володя спрашивает:
— Ну и где будем обедать?
— Полетели в Кутаиси, — говорю.
Он смеется. Конечно, мы уже не полетели. И имени того свана я уже не помню. Осталась только добрая память об этом замечательном грузине, об этой действительно непридуманной дружбе народов, которая тогда существовала. Как нас встречали на Кавказе, особенно, в Грузии — как родных братьев! Нигде так не встречали.
Помнится, однажды — это было вскоре после распада Союза — мы собрались своей компанией, и кто-то предложил тост, над которым бы раньше просто посмеялись:
— Давайте выпьем за дружбу народов!
И все за столом вдруг дружно встали и на полном серьезе, без всяких шуточек, выпили. Оказывается, все-таки это была не придумка коммунистической пропаганды — тогдашняя дружба народов.
* * *
Альпинисты считали его своим. Верили, что он опытный восходитель. А он увидел горы впервые за два месяца до того, как написал ставшие такими популярными песни о горах.
Люди воевавшие были уверены, что он их боевой товарищ. Такая правда, такая ободранная до крови правда лезла из его военных песен. А ему, когда началась война, исполнилось три года.
Он был мужчина, если хотите. По природе своей, героическому нутру он должен был, вероятно, пойти в моряки, в летчики, в солдаты. Но для этого надо было иметь несколько жизней. Поэтому он в песнях проживал то, что хотел бы прожить в жизни. Он, будучи артистической натурой, как бы становился на мгновение тем, кем хотел быть. Свою несостоявшуюся ипостась находил он в этих песнях.
Но мало хотеть, надо знать. Судя по его песням, он всегда знал предмет досконально. Откуда? У него была изумительная память, а слушать он умел, как никто. Это редкий дар. Мне кажется, не умеющий слушать, слушающий самого себя (таких мы часто встречаем в компании), как художник слова — конченный человек. Ему уже не узнать ничего нового, поскольку ничего не услышать.
