Горели и кровоточили завалы человеческих душ. Страна выманивала новых путешественников по жизни и выписывала им путевки на смерть — в несправедливые войны. В Афган или Чечню — безразлично. Отцы, озверев от чеченской мясорубки, грозились взять в руки автоматы. «Нас бы… нас бы прикончили, не юнцов необстрелянных, — твердили они, не владея собой, у сверкающих от холодного блеска цинковых гробов. — Мы с моджахедами бились в Кабуле, в Кандагаре, мы-то к делу всерьез готовились… как никак на чужой земле… Ну, а тут… эда-к… братья уничтожали друг друга. Рыси, волки и те загрызают не до конца… А эти, сытые «князьки», присвоили себе право говорить от имени нации. Приказали мальчишкам умирать… Еще, ох, как пожалеют кремлевские правдоборцы всех мастей…» Вспомнились слова министра обороны России Павла Грачева о мальчишках, воевавших в Чечне и умиравших с улыбкой на устах. Да, не улыбка это, Паша по кличке «Мерседес»! Это оскал, последняя судорога рта, ловящего воздух… Вот и семья Москаленко волей-неволей остолбенела. Только мертвого не поднимешь из могилы.
Иван Михайлович Москаленко привкус траурного завтра испытал не раз. Но когда?.. Еще под огнем немецких минометов в Отечественную… Взойдя на пенсионные тропы, он не ведал, что занесла над ним дамоклов меч жестокая судьба.
Ни с того, ни с сего гнилые, густые жизненные туманы выстлались в бесконечно длинные вереницы тяжелых лет.
Но пока мартовский денек вроде бы не предвещал ему ничего мрачного. И светлее будто со снегом парным, пушистым, и полон ожидания. В залежах лазури звончатые, заливистые капели к вечеру сменились легким морозцем. Роща стояла в сизых буклях изморози. Холодный воздух побелил подоконники, выступы зданий. Замшели трамвайные и троллейбусные провода, заворсилась шерсть на дворовых собаках, белые козырьки на кузовах автомобилей. В соседнем дворе гуси успели в талых снегах отмыть свои лапки. Гоготали, выхвалялись…
А с небесной холстины все падал и падал лохмотьями снег, крупный и мокрый, сочный, яблочный на вкус, нахлобучив в парке на снеголицые ели, с шишками наподобие гирь, увесистые, пышные белые воротнички. Длинноклювые сизые вороны, юркие воробьи и шустрые белки балагурили на деревьях, каркали, чирикали, пищали, сверкали перьями, крутили хвостами.
Возвращаясь с прогулки по окраине парка, Москаленко в родном дворе пятиэтажной «хрущевки» поприветствовал знакомую сухоногую старушонку в заплатанном, помятом мужском пальто, на котором еле-еле телепалась единственная пуговица. Из-под болтающейся юбки виднелись на ней шершавые мужские полуботинки.
