Историки нередко придерживаются позитивизма не из склонности выдавать свои мысли за мысли древних (хотя и этот мотив важен), но из сознания ограниченности собственных возможностей. Если кто-то подумал, что я излишне критичен к коллегам, пусть вспомнит высказывание об историках нашего общего коллеги Анатоля Франса в его остросатирической книге «Остров пингвинов»: «Историки переписывают Друг друга. Таким способом они избавляют себя от лишнего труда и от обвинений в самонадеянности. Следуйте их примеру, не будьте оригинальны. Оригинально мыслящий историк вызывает всеобщее недоверие, презрение и отвращение». «Ведь если вы выскажете новую точку зрения, — передразнивает историк своих коллег, — какую-нибудь оригинальную мысль, если изобразите людей и обстоятельства в каком-нибудь неожиданном свете, вы приведете читателя в удивление. А читатель не любит удивляться. В истории он ищет только вздора, издавна ему известного. Пытаясь чему-нибудь научить читателя, вы лишь обидите и рассердите его. Не пробуйте его просвещать, он завопит, что вы оскорбляете его верования». Каждый шаг в исследовании реальной истории, истории живых и мыслящих людей, это не только борьба с историческим материалом, но и опровержение стереотипов, ставших для множества людей предметом веры.
Кроме того, реальное представление о повседневной жизни какого-либо старинного общества во всех деталях получить нелегко. Исторический синтез, подразумевающий научный энциклопедизм, вышел из моды с углублением наших исследований в разных областях знаний. Объединить разные области гуманитарных наук — например, источниковедение письменных памятников и археологию — чрезвычайно трудно, а главное — недостаточно. Многие вопросы требуют адекватно проведенных экспериментов, мысленных или — что всегда убедительнее — практических. К счастью, движение исторической реконструкции во всем мире, и особенно в нашей стране, дает нам широкое поле тщательно проводимых экспериментов.
Синтез подразумевает понимание — например, как вся совокупность предметов вооружения и снаряжения всадника и коня работала в древнерусской дружине. И только с этим знанием мы можем правильно интерпретировать описание битв в письменных источниках. Если известный исторический реконструктор П. А. Васин, опираясь на труды выдающегося историка оружия, знаменитого археолога А. Н. Кирпичникова, на практике установил, что комплекс вооружения русского дружинника с XII века предназначен для таранного удара копьем, как в рыцарском войске, то все старые схемы Ледового побоища нужно выбросить. Никаких пеших воинов с обеих сторон, никакого стояния на месте под ударом крестоносцев, никакого «утопления» рыцарей, которые оказались по реально изученному и проверенному на практике вооружению легче дружинников Александра Невского. Это знание заставляет вспомнить, что и мотив «утопления», и преувеличение потерь крестоносцев появились в русской летописи через сто лет после событий, путем редактирования более раннего — и известного нам — текста, на что историки не спешили указывать, не желая вступать в схватку со стереотипами. Наконец, мы осознаем, что сама переходящая из учебника в учебник «схема сражения» появилась в результате убеждения (понятно, откуда взявшегося), что Александр Невский опирался на «силу народных масс», выступая не командиром профессионального войска, защитником и третейским судьей Великого Новгорода, каковым являлся князь, но своего рода народным вождем, духовным предком Вождя народов. Тут мы переходим к формированию научного представления о реальной роли князя в Древней Руси, ибо все вопросы повседневной жизни сплетены и взаимосвязаны. Оказывается, что сам князь с его дружиной профессиональных воинов и пожизненно присягнувшими ему в верности чиновниками-холопами вовсе не восточный хан или западный суверен, законодатель и владыка над своими подданными. Он со всей военно-административной прослойкой служит русскому обществу и исполняет его законы, основанные на традиции и модернизируемые только по соглашению между социальными силами. Хорошо или плохо служит князь — решает «гражданское общество», которое может указать ему на дверь, если оно сильно, или убить, если силы общества недостаточно убедительны.
