Тогда, рассказывали люди, она сильно рассердилась на своих коз и сказала им: «Если еще хоть раз вернетесь домой, я вам все кости переломаю!» И действительно они, говорят, больше не возвращались, а кое-кто даже видел, что они стали держаться в сторонке от коз нового хозяина и устраивались на ночлег отдельно. Однажды, говорят, Должин приехала в этот айл[20] по каким-то своим делам, а козы сразу же узнали ее, заблеяли и увязались следом. Ей едва удалось отогнать их и вернуть в стадо. Но все равно ей до того стало жалко своих коз, что она проплакала целый день и с тех пор зареклась продавать их чужим людям. После этого случая и пошла молва о ней, будто она может разговаривать со своими козами, как с людьми, и что животные тоже якобы хорошо ее понимают. На самом же деле у старушки для них было только одно-единственное ругательство: «Эх ты! Красная бязь!» — и никто не знал, что она вкладывала в эти слова.
Должин было уже под шестьдесят, но она была все еще проворна и легка на ногу: молодые и то не всегда могли угнаться за ней. Она любила носить дэли ярко-коричневого цвета и ходила босиком с мая по октябрь, до самого инея и первых заморозков.
Застоявшийся скакун Цокзола зазвенел стременами, и его хозяин, спохватившись, что пора ехать, сказал, обращаясь к старушке:
— Если Дамдину здесь делать нечего, отправь его к нам. Во-первых, у нас он будет сыт, а во-вторых, заодно и поможет, а то совсем зашиваемся: работать ведь некому. — И тут же засунул свою трубку за голенище.
Затем взял свою старую шляпу с сундука и стал собираться в дорогу. Должин взяла пиалу, с шумом выпила чай, закусила кусочком разбухшего арула[21] и ответила:
— Пусть будет по-твоему! Я обязательно ему передам!
— Хорошо! Давай так и порешим, — сказал Цокзол и, с трудом подняв свое грузное тело, добавил: — Через несколько дней пришлю за ним человека. — Согнувшись в три погибели, он вышел из юрты. Должин выбежала следом, чтобы проводить его.
Солнце клонилось к закату. Было тихо. Должин, приложив свои мозолистые, иссохшие руки к глазам, стала всматриваться туда, куда утром ушли ее козы, но их нигде не было видно. Все вокруг было окутано синей дымкой.
Развязывая поводья, Цокзол сказал:
— Сомонное начальство, наверное, у себя. Надо бы заехать к ним, получить разрешение на продажу нескольких овец.
Должин не поняла: то ли он ее спрашивал об этом, то ли говорил сам себе. Затем он вскочил в седло и шагом поехал на запад.
Должин еще долго стояла у порога юрты, провожая дорогого гостя.
