Если верить старикам, в летнее время здесь чаще, чем где-либо, грохотал гром и ударяли молнии. Потому-то и считалось, что разбивать там стойбище в летнее время опасно.
Однако старушка Должин последние десять лет откочевывала на лето прямо к подножию этого утеса. Ее маленькую, словно копенка, юрту трудно было углядеть среди этой груды камней, но дэлгэрхангайцы при необходимости легко находили ее.
Порою здесь так гремело, что казалось, вот-вот молния разнесет утес в мелкие камешки. Случалось, что она действительно разряжалась где-то совсем рядом с юртой, и тогда каменные глыбы с грохотом катились вниз, но старушка Должин за все десять лет ни разу не поменяла свое кочевье.
Это удивляло многих, а кое-кто — самые набожные — даже твердо уверовали в то, что здесь не все так просто, и говорили: «Не обладай старушка волшебством, небо не пощадило бы ее».
Из тоно[16] юрты Должин вился синий дымок. Она то и дело выбегала из юрты за аргалом, носила воду. Можно было догадаться, что все это делается неспроста, по какому-то особому случаю.
У юрты, почерневшей от копоти и дыма, стоял, беспокойно отбиваясь от оводов, грациозный рыжий скакун. Судя по всему, в юрте был гость. Время от времени скакун начинал жевать удила, звякая уздой, богато разукрашенной серебром. Белые изящные стремена ярко сверкали на солнце. Лука седла была низкой, а новенькая кожаная подушка широкой и просторной. Все говорило о том, что хозяин скакуна человек зажиточный и аккуратный.
Кто бы это мог быть? И что его привело сюда?
В тесной юрте на хойморе[17], перед серым сундуком сидел, скрестив ноги, крупный мужчина. Вытащив из-за голенища сапога трубку с халцедоновым мундштуком, он стал набивать ее красным табаком[18]. Его грузное тело заняло весь хоймор, так что другому человеку, если бы он даже и захотел этого, никак уже не поместиться было рядом.
Маленькая, худенькая Должин суетилась перед гостем, словно степной жаворонок перед могучим орлом.
На госте был дэли красного цвета, слегка выцветший на спине и изорванный на груди. Из-под него выглядывала совершенно новая рубашка, под воротом которой торчал обветренный темно-коричневый кадык. Кожаные сапоги, видимо, тоже надеты совсем недавно — ни пылинки на них.
Вообще-то жители худона[19] издавна считают, что если у них рубашка, брюки и обувь новые, то все остальное уже не имеет никакого значения. Видать, гость Должин не был исключением.
Звали его Цокзол. Скулы у него были широкие, губы толстые и масленые, уши большие. В каждом его движении сквозило самодовольство, он словно говорил своим видом: мне сопутствуют удача и счастье в жизни. Голос у него нутряной — говорит что рычит.
