Под вечер Пакальнишкис, выйдя на вырубку, увидел повозку. Невыпряженная лошадь спокойно щипала траву. Пакальнишкис присмотрелся, кто же сюда приехал. А может, свои забрались в эту глушь? Как бы не так! Пакальнишкис вдруг увидел разлегшихся на траве полицейских. Он выстрелил первым, но и те не остались в долгу. Сообразив, что силы неравны, Пакальнишкис бросился бежать… И вдруг будто шило ткнули ему в ногу. Он бросил гранату и тотчас же услышал грохот, крики и хрип…
Стрельба продолжалась довольно долго. Наконец повозка загромыхала и все стихло.
Пакальнишкис, слабея, забрался глубже в чащу. Только здесь он увидел, что ранен в обе ноги. Но надо было идти дальше. Разорвав рубашку, он на скорую руку перевязал раны и пошел.
Когда в глазах стало рябить и темнеть, Пакальнишкис подстелил плащ и лег. Он старался уснуть — утро вечера мудренее.
Однако утром он уже не мог встать… Больше мучался от сознания своего бессилия, чем от боли в ногах. Ведь у него в руках был ключ от секретного почтового ящика! Неужели все усилия отряда установить связь пойдут насмарку?
Ночь сменялась днем, день ночью…
Пакальнишкису стало как будто легче.
Была теплая летняя полночь. Сквозь ветки мигали звезды. Казалось, что они искрятся тут же, в темной листве. От ветра звезды, как игрушки на елке, начинали, качаться, вот-вот упадут, разобьются… Пакальнишкис скрипел зубами от боли. Его пугала левая нога: она вздулась и посинела. Кости жгло. Он чувствовал острую боль от пяток до затылка. Темнело в глазах, сердце билось как ошалелое. Хоть зубами цепляйся за корни!
Так он и умрет здесь со своей тайной.
И Людвикас вспомнил брата.
Другого выхода не было…
До родной деревни — десять километров. Далеко. Но это его не пугало. Он помнил все лесные тропы.
Начало светать. Пакальнишкис с трудом дополз до вырубки, пожевал земляники, а потом нашел два обломившихся сука и, опираясь на них как на костыли, пошел. Однако шел недолго, вскоре свалился. Ноги не слушались его. Тогда попробовал ползти. Он медленно продвигался, как гусеница, извиваясь между деревьями и пнями, угадывая север по мху на толстых пнях…
Снова спустилась темная ночь. Жажда мучила, а росой нельзя было ее утолить. Горели щеки, левая нога ужасно отяжелела, мускулы рук слабели, пальцы беспомощно раздирали мох. Тело больше не продвигалось вперед… Это уже конец?
Пакальнишкис лежал навзничь, его лихорадило. Думать было трудно. Перед глазами плыли красноватые облака. Мерещилось, что кто-то тащит его на гору, а по ту сторону острой вершины зияет черная, полная палящего зноя пропасть, и сейчас он покатится в нее по крутому обрыву…
