Чья длань властительная производит
Шум этот и смятение стихий,
Которым я внимаю — без боязни,
Но в горестном неведенье? Скажи,
Печальная богиня, — заклинаю
Тебя твоей рыдающею лирой:
Зачем в бреду и самоисступленье
Брожу я в этих рощах? Ты молчишь.
Молчишь! — но я уже читаю сам
Урок чудесный на лице безмолвном
И чувствую, как в бога превращает
Меня громада знаний! Имена,
Деянья, подвиги, седые мифы,
Триумфы, муки, голоса вождей,
И жизнь, и гибель — это все потоком
Вливается в огромные пустоты
Сознанья и меня обожествляет,
Как будто я испил вина блаженных
И приобщен к бессмертью!» Задохнувшись,
Он смолк, не в силах взора оторвать
От Мнемозины, и мерцали чудно
Воспламененные глаза, — как вдруг
Все тело охватило страшной дрожью,
И залил лихорадочный румянец
Божественную бледность, — как бывает
Пред смертью — иль, верней, как у того,
Кто вырвался из лап холодной смерти
И в жгучей муке, сходной с умиранием,
Жизнь обретает вновь. Такая боль
Терзала Аполлона. Даже кудри —
Его златые кудри трепетали
Вокруг сведенной шеи. Мнемозина
Воздела руки, словно прорицая…
И вскрикнул Аполлон — и вдруг он весь
Небесно…
