.
Уже в XVI в. началось выдвижение на авансцену нового класса – буржуазии. Однако благодаря практике продажи должностей эта новая социально активная группа быстро превратилась в «дворянство мантии», усилив тем самым аристократический класс. Аристократия не только не утратила свои позиции, но даже укрепила их. Экономического роста не происходило, а потому и буржуазия стремилась опереться не на нарождающиеся производственные отношения, а на старые феодальные структуры. Так во Франции оказалось «два дворянства».
Во Франции, – напишет столетие спустя Монтескьё, – есть судейская знать, которая занимает среднее положение между народом и высшим дворянством и, не имея блеска последнего, обладает всеми его привилегиями. Это сословие, в котором отдельные личности ведут самый незаметный образ жизни, тогда как сословие в целом, как блюститель законов, окружено почетом и славой; это сословие, в котором можно отличиться лишь благодаря способностям и добродетели. Над этим почтенным дворянством возвышается другое, более славное, воинственное дворянство – то дворянство, которое, как бы ни было велико его богатство, считает необходимым стремиться его приумножить, но при этом находит, что стыдно заботиться об увеличении своего богатства, не растратив его предварительно. Это часть нации, в которой люди отдают военной службе все свое имущество и, разорившись, уступают место другим, поступающим точно так же. Эти люди идут на войну, чтобы никто не смел сказать, что они не были на войне. Не имея надежды на приобретение богатства, они стремятся к приобретению почестей, а не достигнув почестей, утешают себя тем, что приобрели честь. Оба эти дворянства, без сомнения, содействовали величию своего государства[124].
Каждое из этих дворянств давало не только государственных чиновников, но и людей науки. Сильно различаясь по своему воспитанию, привычкам и вкусам, они сохраняли различие и в своих идеях. Поэтому всегда следует учитывать происхождение того или иного писателя.
XVII в. вовсе не был веком экономического процветания. Совсем наоборот. Как цветисто выражается П. Шоню, «уже далекий от благоприятных условий XVI в., обеспеченных пространственной мутацией европейского взрыва в планетарных масштабах, еще далекий от XVIII в. индустриальной революции и английского рывка, этот долгий XVII в. был веком нескончаемых трудностей, смехотворных ресурсов, недостатка, скудости, борьбы, веком тревог и торжествующей воли»
