Само собой напрашивается определение позиции Монтеня как «буржуазной», а то и «мелкобуржуазной», несмотря на явный анахронизм этих выражений. Н. Кеохейн как раз и определяет жизненную позицию этого философа как «мораль буржуазного индивидуализма». В определенном смысле это действительно так. Однако стоит согласиться с автором «Политической философии Монтеня» Д. Л. Шефером, который не случайно вводит следующее уточнение: «Я использую термин “буржуазный” не в марксистском смысле, а в смысле более широком и, как мне кажется, изначальном, обозначая им тип человека, ведущего образ жизни нововременного либерального коммерсанта и изображенного Монтескьё и Токвилем: человека с земными и вполне умеренными желаниями, скорее мирного, нежели воинственного, чьи заботы устремляются прежде всего (хотя и не исключительно) на самого себя и на своих близких и друзей и который – как раз в силу частного характера своих забот – вполне равнодушен к тому, как живут его сограждане. В том смысле Монтень (как подчеркивает Колетт Флере) заслуживает того, чтобы его назвали одним из главных философских архитекторов, а то и главным архитектором того, что известно нам как “буржуазная” мораль»[115]. Определение весьма точное. Этот гасконский дворянин, этот помещик, после юности, проведенной в суете и заботах торгового города, на старости лет предающийся размышлениям у себя в замке, любитель редкостей, не забывающий, впрочем, и о своей шпаге, по своему образу мыслей представлял тот тип, что впоследствии на его родине станут называть petite bourgeois.
Пожалуй, не будет большим преувеличением сказать, что все французские философы, начиная с Монтеня и до наших дней, были petite bourgeois. Конечно, многие из них носили шпагу, доставшуюся им от благородных предков, конечно, попадались среди них люди весьма состоятельные, либо получившие богатство по наследству, как Гольбах, либо сами сделавшие себе состояние, как Вольтер, но по своему образу мыслей, по кругу забот, наконец, что самое главное, по своим привычкам все это были petite bourgeois. Можно спорить о том, действительно ли Монтень и его духовные потомки были архитекторами буржуазной морали или же сама их философия была отражением капиталистического способа производства, как сказали бы ортодоксальные марксисты. Но сам факт их мелкобуржуазности, т. е. то обстоятельство, что в своих мыслях и образе жизни они были носителями этого вполне распознаваемого нравственного типа, представляется нам очевидным.
