Озадачило председателя такое предложение.
— Вот, кулема, задала ты задачу, — морщил он лоб. — В тысяцких быть мне не в новинку — полдеревни переженил. Только у вас больно чудна свадьба… Ладно, одевайте обручи на пивные бочки! Я лишь смею спросить, как будете играть: по-старому или по-новому?
— По-человечески, Макарушка, — ответила Катерина.
Они допили вино. Астахов взял в руки двухрядку, завел грустную мелодию все о том же маленьком синем платочке. Было много хороших песен, и с ними были прожиты трудные военные годы, но эта запомнилась больше всех: она звучала на гулянках, на клубных концертах местных артистов, просто на улице, она стала уже не песней, а чем-то живым, одушевленным, стоявшим рядом и в тяжелую минуту, и в веселый час. От этой песни набегала слеза, совсем не жалостливая, не безысходно-горькая, а сильная слеза, полная веры и надежды на светлый завтрашний день.
Не пел только Макар Блин. Он стоял у окна, смотрел, как по-летнему незаметно вечер переливается в ночь: теряют четкую линию неприхотливые, во всем согласные со здешней суровой природой тополя, расплываются, будто нарисованные нестойкой краской из крушины, палисадники, дома приобретают задумчивость, замирают и звуки, уступая место ночной тишине, нарушаемой лишь вскриками лугового коростеля-коробейника, неизвестно кого зазывающего на свой хлебный товар: «Кор-р-рки три», «кор-р-рки три…»
— А знаете, о чем я сейчас подумал, — начал председатель, когда песня о синем платочке закончилась и звук гармони ушел в близкие луга, будто хотел посмотреть — что это там продает коростель, — а знаете… подумал я о том, что земля наша — светла. Светла от любви…
— От чего? — натянула на губу смешинку Катерина. Во как председатель заговорил — про любовь! Никогда прежде такого не случалось.
— Не перебивай, Катюша, не перебивай. От любви человеческой свет идет… И земля не может быть темной, когда светлый человек на ней живет. И не просто живет — хлеб жует, а управляется. Жить можно и так — переводить овес в навоз. Только от такого житья свету немного прольется на ближних, на землю, стало быть. Дай бог, себе на куриный шаг под ногами высветить, чтобы не запнуться. А я говорю о светлых людях. Много их в нашей стороне? Не знаю. Но коль земля светлая — значит, есть. Впрочем, это отступление, навеянное твоим вопросом, Катя.
Помолчали. Коростель сейчас не так настойчиво предлагал свои «кор-р-рки три», будто запродал и спокойно торговался.
