Путешествие становится опасным | страница 3
Много лет спустя я прочел о том, что Степан Разин нарисовал на стене своей камеры лодочку и сказал тюремщикам, что уплывает на ней из темницы навстречу волжским стрежням. Выходит, и со мной было нечто похожее: на корабле-щепке я пустился в дальнее плавание, испытывая при этом такое восторженное состояние, которое можно объяснить лишь избытком свободы и счастья. Потом уже много раз я пытался вернуть это состояние, но оно так и не приходило. Чурка оставалась чуркой, а лужа не превращалась в океан. Лишь спустя десять лет на берегу настоящего моря, где я работал на спасательной станции, еще раз слетело на меня это счастливое настроение души. В закатный час я сидел на камне у самого прибоя, море лениво дышало внизу, солнце уже исчезло в воде, и в ранних сумерках проходили мимо белые пароходы, мигающие топовыми огнями, заставляющие, сердце биться учащенно и радостно. Не в Ялту, не в Одессу плыли пароходы, они плыли в страны далекие и призрачные, плыли морскими тревожными дорогами, проложенными знаменитыми капитанами.
Один хороший публицист заметил как-то, что все счастливые, духовно цельные люди — это люди долгого детства. Мне очень нравится эта мысль. Только я полагаю, что долгота понимается здесь не просто как продолжительность во времени, но как интенсивность первозданных благородных чувств, не отягощенных никакой житейской дипломатией и никаким бытовым расчетом. Тем, без чего невозможны, к сожалению, взрослые будни.
Детство моего поколения не было золотым в традиционном понимании этого эпитета. Нам не хватало игрушек, тетрадок, цветных карандашей, футбольных мячей, красивой и прочной одежды (мы донашивали, как правило, что-нибудь перешитое и перелицованное), не хватало подчас обыкновенного тепла — до сих пор помню, как мерзли у меня руки. И все же детство наше было, пожалуй, долгим в том, почти философском смысле. Потому что была в нем большая духовность и озаренность, потому что мчался по улицам и дорогам невидимый ночной дилижанс, напоминающий о том, что выше сытости и удобства, — о «прекрасном и яростном мире», о дружбе и солидарности.
Пятеро взрослых мужчин пели недавно песню:
Отцы семейств, кандидаты наук, кавалеры орденов, объехавшие полмира, шли и пели песню, которую услышали впервые, когда им было шесть лет от роду. Тогда ее пели знаменитые капитаны, украсившие собою наше детство, учившие нас верности и мужеству, не покидавшие нас ни в счастье, ни в беде.