— Да вы, батенька, атеист? — Воскликнула Вика.
— Общение с вами отняло у меня всякую веру и надежду! — Нарочито смиренным голосом ответил Пахомов.
— А я думаю, что человеческий разум способен преодолеть животное начало. — Продолжал Глеб. — Нужно лишь создать условия для этого.
— Какие, например? — Спросил Трутнёв.
— Человек должен жить в равноправном и справедливом обществе, в котором правят нормальные человеческие чувства и отношения. И в конце своей жизни он должен вспоминать не свои собственные обиды и лишения, а совершённые им самим ошибки, и понимать то унижение, которому он подверг сам себя, заставив страдать других.
— Ну, ты идеалист! — Рассмеялся Пахомов.
— Да, Лёха, я так считаю! А чтобы память о том, что ты причинял вред другому, не стала потом вечной болью, не следует этого делать. Поэтому и есть заповеди — не убий, не кради, не причиняй вреда, не суди!
— Добавьте сюда — не используй свою силу и власть во вред другому! — Поддержала его Вика.
— Спасибо, Викуля! — Глеб кивнул ей и продолжил, — и прямо сейчас перестань грешить, и ты избежишь будущих неприятностей. Если бы люди не тратили силы и время на оружие друг против друга, мы бы жили в другом мире.
— А мне кажется, — задумчиво произнёс Трутнёв, — что вся история нашего мира — это противостояние земледельцев и воинов!
— Соглашусь! — Кивнул Глеб.
— Если разобраться, искусство управления государством есть искусство регулирования отношений между ними, искусство кнута и пряника. — Продолжал Трутнёв. — Вот, например, Карл Каутский писал, что ассирийцы парализовали силы побеждённого народа, по его выражению — отнимая у него голову, то есть убивая самых боеспособных, знатных и образованных. А мелкие ремесленники и крестьяне, к сожалению, всегда представляли собой плохо связанную массу, неспособную оказать какое-либо серьёзное сопротивление.
— Крестьянство никогда и не было воинственным. — Воскликнул Пахомов. — Оно наоборот, всегда страдает, при любых режимах. Это самая бесправная часть населения при любой власти и в любые времена! От Рима и до сегодняшних дней! И все реформы в первую очередь ложатся на их плечи!
— Ну, не все! — Протянул Глеб.
— Ты, конечно, сейчас найдёшь какую-нибудь частность, — махнул рукой Пахомов, — и выстроишь на ней свою теорию отрицания! Но вот смотрите! Во времена Римской Республики крестьянство жутко страдало: с одной стороны — от внешних врагов, варваров, и с другой стороны — от врагов внутренних, властей и налогов, которыми обложил их сенат после смерти Гая Гракха. Как только его не стало, власть народных трибунов закончилась, и новый социальный разрыв между народом и аристократией опять сильнее всего ударил по земледельцам! А вот горожане, к примеру, почему-то всегда жили намного лучше крестьян!
