— Всем сейчас нелегко, — сказал Джон Файв. — Нам ли с тобой не знать? Да только не нужно в это упираться, надо идти дальше. Если будешь крутить без конца в голове одно и то же, ничего хорошего, поди, не выйдет.
— Да, — зачем-то согласился Мэтью. Собственный голос доносился до него словно издалека.
— Надо тебе найти другую цель в жизни, получше этой, — не без тепла в голосе сказал Джон. — Ту, за которой есть будущее.
— Будущее… — эхом отозвался Мэтью. — А что, пожалуй, ты и прав…
Сам он при этом думал, что предал себя, всех приютских детей и даже память покойного судьи Вудворда предал. В ушах звучал его голос со смертного одра: «Я всегда тобой гордился. Всегда. Я понял это с самого начала. Когда увидел тебя… в сиротском приюте. То, как ты держался. В тебе было нечто… особенное… чему трудно дать определение. Но бесспорно особенное. Ты еще себя проявишь. Где-нибудь. Ты изменишь что-то важное… в чьей-нибудь жизни… просто потому, что ты такой есть».
— Мэтью?
«Я всегда тобой гордился».
— Мэтью?
До него наконец дошло: Джон что-то ему говорит, но что?.. Мэтью усилием воли вернулся в настоящее — вынырнул, подобно пловцу, на поверхность грязного омута.
— Да?..
— Я спросил, идешь ли ты на мероприятие. В пятницу.
— Мероприятие? — Ах да, расклеенные по городу объявления… — Какое?
— Ну, в церкви. Знаешь, Элизабет Мартин ведь на тебя глаз положила.
Мэтью рассеянно кивнул:
— Дочь сапожника… Ей же четырнадцать исполнилось?
— И что? Невеста она завидная, Мэтью, я бы на твоем месте нос-то не воротил.
— Да я и не ворочу. Просто… как-то я не расположен к общению.
— А кто сказал, что вам надо общаться? Я тебе про женитьбу толкую!
— Хм, вероятно, тебе стоит пересмотреть свои взгляды на брак.
— Ладно, как знаешь. Мне работать надо. — Джон направился было к кузнице, но вдруг замешкал и остановился в лучах солнца. — Можешь хоть до посинения биться башкой об стену, ежели хочешь, — сказал он. — Да только стене от этого никакого вреда. А тебе?..
— Не знаю, — последовал изможденный, раздавленный ответ.
— Надеюсь, скоро узнаешь и поймешь. Хорошего тебе дня, Мэтью.
— И тебе, Джон.
Джон Файв вернулся в кузницу, а Мэтью — в голове все еще стоял туман, вызванный не то разочарованием, не то ударом доски по голове, — вышел на Нью-стрит, а оттуда двинулся на север Уолл-стрит, к конторе судьи Вудворда в городской ратуше. Ему пришлось вновь пройти мимо позорного столба, к которому вполне заслуженно приковали Эбенезера Грудера (Мэтью по долгу службы довелось ознакомиться с материалами его дела).
