— А Блох?
— Блох и Пашкевич оперируют. Огнестрельное ранение. Вызываем хирургов из других отделений. Но Блох сказал, чтобы я позвонила вам.
— Хорошо, еду. Пусть пока начинают…
Иванов положил трубку и поднялся. Уже стоя, он перевел всю систему перфузии в режим длительного функционирования.
Спустя пять минут хозяин особняка спустился в гараж и сел за руль расчудесного черного «мерседеса». Когда машина тронулась с места, ворота открылись автоматически. Едва слышно урча двигателем, автомобиль покатил по проселку и через четверть часа выехал на шоссе. Здесь он быстро набрал скорость…
С едва слышным «благородным» гудением работали маленькие насосы; то розоватые, то голубоватые растворы поступали в тоненькие трубки. Зеленоватым светом мерцал экран монитора. Раскручивалась и скручивалась бумажная лента, расчерченная, как по линеечке, несколькими разноцветными линиями…
И тут вдруг писчики вздрогнули… На прочерченных линиях зафиксировались крохотные зубцы. Через несколько секунд писчики дернулись сильнее. Сердце шевельнулось — раз, другой… третий… Сначала вяло — словно раздумывая, следует ли вообще возвращаться к жизни. Потом — бодрее. Сжимался и разжимался «кулак» — то низ его, то верх… Патологоанатомы говорят, что сердце взрослого человека по величине приблизительно соответствует его кулаку… Здесь, в «аквариуме», ожило и начало сокращаться совсем небольшое сердце — скорее всего женское. После слабеньких первых сокращений последовали более сильные. По гофрированным трубкам побежал раствор. И тогда заиграли цевницы — начали исполнять гимн. Раствор, проходя через них, раскручивал маленькие колесики, по виду напоминающие мельничное колесо. Движение этих колесиков зафиксировал чуткий компьютер и скорректировал режим с учетом возникших изменений.
А цевницы играли все громче.
Что же они исполняли, приветствуя ожившее сердце?
Конечное же, Бетховена… В девятой симфонии есть у него заключительный хор — тот, что на слова оды «К радости» Шиллера.
Цевницы играли эту мелодию все громче.
Увереннее билось сердце…
К вечеру прооперированный после ранения следователь Алексей Перевезенцев стал несколько приходить в себя. Он мутным взглядом окидывал стены и потолок палаты интенсивной терапии, пытался подняться, но потом, ощутив боль, с недоумением замирал и смотрел к себе на живот. Взгляд его натыкался на повязки, уже пропитавшиеся сукровицей, и еще большее недоумение отражалось но его лице. Как видно, Перевезенцев не до конца понимал, где находится, и не помнил, что с ним произошло.
