После короткой паузы аудитория взрывается громом аплодисментов. Дав понять, что заседание закрыто, Эш уходит.
Солнце стоит уже высоко, слепя твердыми, как сталь, лучами. Эш удаляется от группы и машет женщине, подметающей двор.
– Сильвиана, не могла бы ты позвать месье Маркуса, он, наверное, в корпусе С. Пусть сделает перерыв и придет выпить кофе на солнышке, он это заслужил.
– Хорошо, Эш.
Отложив веник и тряпку, женщина направляется к дальнему крылу.
Сидя за большим садовым столом, Эш выпрямляет спинку шезлонга, завидев приближающегося Маркуса. Профессор всегда ходит, сложив руки перед собой, как будто молится. Он ждет приглашения сесть.
– Сильвиана, принесите же кофе нашему дорогому Маркусу.
Женщина повинуется, и Эш ждет, когда она отойдет достаточно далеко, чтобы начать разговор.
– Далеко ли мы продвинулись с новыми веществами? Ведь мы продвинулись, успокойте меня.
Его собеседник отодвигается на стуле, положив руки на колени.
– Да, мы продвинулись… Конечно… Мы столкнулись с кое-какими проблемами в плане стойкости новых вариантов. Но ничего серьезного, уверяю вас.
– В добрый час, – кивает Эш с широкой улыбкой.
– Состав еще не вполне удовлетворителен, но мы работаем не покладая рук. Думаю, я нашел тот ингредиент, которого нам недоставало.
– Отлично. И когда же, по-вашему, состав будет «удовлетворительным»?
– Не знаю, точную дату гарантировать не могу, недели через две, максимум три.
– Три недели? Это долго.
– Мне очень жаль, но мы делаем все возможное. Я заказал образцы этого нового ингредиента через наших друзей в Южной Америке.
– А… Хорошо…
Эш медлит, размышляя над новой информацией.
– У вас три недели, ни дня больше.
Как всегда, по утрам, Виноваль смакует первую за день чашку кофе в выхлопных газах бульвара Орнано, на террасе бистро рядом с агентством. Он просматривает взятый со стойки номер «Паризьен». И, открыв газету на центральном развороте, узнает на фотографии Максима. Статья на четыре страницы посвящена смертным случаям из-за голубых таблеток.
На правой странице фото последних жертв. И среди них Максим, между молоденькой азиаткой и мужчиной лет тридцати в бейсболке. Он сам сделал этот снимок, когда они проводили уик-энд в Берлине. А теперь Максим умер, один, в задней комнате какого-то бара. Так говорит подпись, три строчки под фотографией. Виноваль наслышан о «Бад-дад-кафе» – это там нашли тело. Он невольно представляет себе его мертвым на полу в этом притоне, какая мука. Невыносимая боль пронзает грудь, жжет огнем, он не может вздохнуть. Его желудок словно всасывает внутрь, в нем пустота, зияющая воронка страха, чудовищная бездна, которую ничто никогда не заполнит. Незаживающая рана умершей любви. Прекраснейшая часть этого мира сгинула навсегда, остались только фотографии, все менее отчетливые воспоминания и ласки, которых больше нет. Он смотрит в пол, силясь сдержать волнение, потом, закрыв газету, встает и идет в контору. На лестнице приходят первые слезы; он садится на ступеньку между этажами и больше не противится накрывшей его волне.
