Комнату снова заливает свет.
Три новеньких стоят в центре, три тряпичные куклы. Им где-то от восемнадцати до двадцати пяти лет. Первая, высокая, очень бледная брюнетка, выглядит старше всех. У нее татуировка вокруг пупка, этнический орнамент. Глядя на меня, она выдавливает тень улыбки, в ней жалоба, в ней мольба, и лицо кажется рассеченным шрамом. Ее расширенные донельзя зрачки как два угольных шарика в лазурных ободках. Над бровью пирсинг, гвоздь, заколоченный в голову, на ляжках цепочка синяков, от темных до почти невидных. Вторая, пониже ростом и помоложе, с черными волосами и очень тонким лицом, должно быть, персидского происхождения. Она, как и блондинка рядом с ней, не улыбается. Их тела кажутся пустыми. Привычные, усталые, рабски покорные.
Мужчина на диване встает, оттолкнув крашеную гриву, повисшую на его члене. Он идет в середину комнаты, к новеньким, берет бокал шампанского и начинает говорить. Я слышу звуки, но слов не понимаю. Уши заложило. Голос кажется слишком низким, фразы слишком тягучими. Незнакомый диалект. Инфразвук. Все в комнате замерли и слушают. Потом медленно приближаются, стадо свиней, которых позвали к кормушке. На смену хрипам и чмокающим звукам пришла тишина. Мужчина показывает на нас пальцем, одну, вторую, третью, четвертую. Он представляет нас – язык жестов, беззвучное недержание речи, это торги, рынок рабов, все «за».
Он дергает ремень, притягивая меня к себе, держит поводок за карабин у самого ошейника и проводит меня перед небольшой толпой. Чьи-то руки лапают меня по ходу, заставляя развернуться, потом резко отталкивают. Мои губы в крови, из глаз вот-вот брызнут слезы. Мужчина с молодым телом хватает меня за лицо, с силой сжимает щеки. Кровавые слюни текут по подбородку. Смочив два пальца, он подносит их ко рту. Старик тянет за поводок и отправляет меня к остальным. Он выводит их одну за другой. Блондинка, когда он проходит мимо нее, вдруг начинает рыдать, вызвав всеобщий восторг. Когда наступает очередь старшей, атмосфера электризуется, взгляды становятся жестче, рты хищно приоткрываются. Мужчина берет ее за руку и ведет к большому матрасу под центральной люстрой. Любители посмотреть сгрудились вокруг. Гаснут лампы, только пламя каминов и свет паутинного светильника под потолком лижут тела в полутьме. Он нажимает ей на плечи, заставив опуститься на колени, потом на четвереньки, гладит ее волосы.
Картинка идет в черно-белом варианте, дробится на пиксели. Тела как тени, призраки, танцующие на пиру. Двери перекашиваются, зеркала искривляются, кабинет доктора Калигари, версия 2D. Я слышу свист, резкий, пронзительный, на самых высоких нотах, до звона в ушах. Я затыкаю их пальцами. Кобель, сидевший у дивана, вскакивает и ныряет в толпу. Нас засасывает в воздушную дыру. Группа покачивается, затаив дыхание. Страшно. И хочется. Упоение берет верх. Невесомость. Крик и лай.
