Меня зовут Бёрди | страница 46
Он входит в гостиную; большой черный книжный шкаф современного дизайна занимает всю стену напротив французского окна. Стереосистема Bang & Olufsen, последний писк, красуется в центре комнаты, она еще включена. Он нажимает play, звуки скрипок Ludus, увертюры к Tabula rasa Арво Пярта, заполняют комнату, накатывая волнами. Слегка склонив голову набок, Ибанез начинает рассматривать корешки книг, занимающих большую часть шкафа. Много книг по искусству, живописи, архитектуре, фотографии, в основном издательства Taschen. Романы, только первоклассных авторов, и несколько трудов по религии. Шкаф задуман скорее для демонстрации. Для обозначения культурного уровня и социальной среды. Собрание дисков того же плана. Никаких модных новинок или best of популярного певца, даже из прошлого. Несколько современных композиторов занимают достойное место, Сисаск, Ксенакис, Райх, затем Джарретт, Гарбарек, рядом кое-какие великие произведения классического репертуара и много альбомов духовной музыки. Все идеально. Ибанез садится в кресло, в котором нашли тело. Взгляд его скользит по полу. Всмотревшись в следы, оставленные ножками кресла на ковре, он понимает, что его поворачивали на девяносто градусов. Более ранние отпечатки, четыре очень светлых прямоугольника, отчетливо видны на ковре. Обычно кресло, должно быть, было повернуто к журнальному столику и стене, на которой висит в роскошной раме пейзаж Яна Артюс-Бертрана. Тело же было найдено лицом к окну. Интересно, думает Ибанез, почему именно в тот день Лагард повернул кресло к этому великолепному виду? Он умер ранним утром. Экс-сожитель сказал, что диск еще играл, когда он пришел на следующий день, очевидно, он поставил его на repeat. Ждал ли он чего-то или кого-то? Или просто побаловал себя небольшим улетом с музыкой – и смертью в конце пути?
А ведь это могла быть и мизансцена для самоубийства. Он представил себе, как Лагард, сидя в кресле, ждет смерти. Однако эта гипотеза не вяжется со случайным характером всех остальных смертей. Когда накладывают на себя руки, в этом всегда есть волеизъявление, желание покончить с жизнью.
Он вспоминает про книгу, о которой говорил Феликс Жосс, что-то там о скрижали. Снова просматривает книжные полки и после нескольких минут бесплодных поисков заключает, что в квартире ее нет. Если она, как утверждает бывший сожитель, стала его настольной книгой, почему же он не держал ее под рукой? В случае самоубийства Лагард бы наверняка захотел, чтобы дорогая его сердцу книга была с ним до конца.