Да, если бы Луиджи посмотрел на меня ее глазами, то никакой надежды ни оставалось бы. Я видел, что она готова была меня растерзать, и если еще сдерживалась, то лишь оберегая покой Луиджи, который безмолвно сжимал ее руку.
Но мне наконец надоело слушать весь этот вздор, причитания и милования. Я прервал ее, сказавши:
- Трудненько ему будет теперь измерять толщины и резать шейку...
- Убийца! - завопила она вдруг так неистово, что я отшатнулся в невольном испуге. - Иуда, проклятый гад...
Она, видимо, потеряла голову.
- Что ты, Наталина, - остановил ее Луиджи слабым голосом, с каким-то удивительным выражением, - ты ошибаешься... Он предан мне и добр. Ты увидишь, как он будет ухаживать за мной.
Но она припала к нему, как бы защищая его от меня своим телом, глядя с невыразимым страхом, ненавистью и растерянностью.
- За что ты меня проклинаешь? - проговорил я, но не получил ответа.
Мы долго пробыли так все трое неподвижно, пока наконец Луиджи не пошевельнулся нетерпеливо, сказав:
- Я хочу спать. Дайте мне покой...
Спал ли он или нет, я не знаю. Но мы вышли потихоньку, оставив его одного. Наталина бросила мне на прощанье взгляд, полный угрозы.
Так прошло несколько дней, когда я мог ожидать, что Наталина вот-вот прервет молчание и оклевещет меня в глазах Луиджи, к которому мало-по-малу возвращалось здоровье настолько, что он шутил с заходившими к нему приятелями и с продолжавшим посещать его лекарем. Но я стал понимать, что когда-нибудь сумеет же Наталина остаться с глазу на глаз и выложит ему все, что у нее на душе. Кроме того, равнодушие Луиджи к обстоятельствам, сопровождавшим его несчастье, сбивало меня с толку. Даже к посещению офицера, которому было поручено расследование этого дела, он отнесся безучастно. Офицер этот, под натиском новых приятелей Луиджи, стоявших теперь у власти, арестовал целую дюжину бродяг и предлагал повесить двоих на выбор. Но Луиджи,
видя в этом насмешку над правосудием, просил оставить бродяг в покое и прекратить поиски, так как злоумышленников он и раньше не видел в лицо и теперь все равно опознать бы не мог. Когда же офицер потребовал опознания от меня, Луиджи спросил с тем странным выражением, которое он теперь по временам усваивал себе:
- Мартино, ты сможешь опознать?
- Я не уверен, - начал я, - но, если мне покажут всех...
- Нет, - прервал меня тогда Луиджи, обращаясь к офицеру, - Мартино был тогда в сильном страхе, - вряд ли будет разумно привлекать его к этому. Вы можете впасть в непоправимую ошибку.
