Нужно было решаться. Ни раньше, ни позже. Я проскользнул неслышно вперед; Луиджи, не замечая этого, окликнул еще раз и сделал шаг, высекая огонь. Тогда я изловчился и вслед за тем, когда сноп искр озарил его лицо, бросил камень. Удар, видимо, пришелся хорошо и был силен. Луиджи упал как подкошенный.
Ни бодрость, ни ясность духа не оставляли меня. Я быстро удалился от этого места, где суждено было Луиджи принять земное возмездие. Дом Антонио Капо был еще не заперт, я вызвал Паоло, и мы мирно разговаривали некоторое время у крыльца о своих делах. Паоло мечтал о том, как он сдаст работу на звание подмастерья, я ему поддакивал. Наконец вышел Капо и сказал:
- Ну, довольно полуночничать, отправляйся-ка восвояси. Передай привет Луиджи. Что он делает?
- Он, кажется, собирался уйти, - отвечал я.
- К Наталине? - спросил Капо.
- Должно быть, - сказал я. - Но он не говорил, куда.
Я попрощался и медленно отправился домой. Здесь я, не зажигая огня, лег спать, уверенный, что ночная стража не наткнется в своем обходе до утра на тело Луиджи, лежащее среди камней, вдалеке от дороги.
Я спал спокойно. Просыпаясь среди ночи, я вспоминал происшедшее, как далекое прошлое, с чувством глубокого удовлетворения. Под утро меня разбудили сильные удары и грубые голоса за дверью. Я понял, что тело Луиджи найдено, зажег огонь и открыл запоры твердой рукой - я знал, что буду говорить.
Несколько человек, громко топоча ногами, внесли тело, накрытое солдатским плащом.
- Пресвятая мать, - вскричал я, - что с ним?
- Долго же ты отворяешь, - возразил мне один из вошедших, в котором я узнал лекаря, жившего неподалеку. - Мы уже хотели ломать двери.
Они уложили Луиджи на постель, и мне больше не нужно было притворяться напуганным - так ужасен был его вид. Все платье было в пыли и крови, - видно было, что он долго полз по собственным кровавым следам. Лицо было залито кровью, сочащейся из разбитой переносицы. Острый край камня проломил ее до основания. Глаза - о! что было вместо глаз, трудно себе представить. Сильный удар заставил их выскочить из глазниц и разбиться. Луиджи полз и кровавыми лоскутами, висевшими на связках и жилах, мел дорожную пыль...
Но самое страшное, от чего у меня занялось дыхание, было не то. Луиджи был жив. Слабыми, но непрестанными движениями шевелились его пальцы, - он беспрерывно глотал кровь, заливавшую его рот и наполнявшую его открытую рану.
Воздуха не хватало мне, ноги мои подкашивались, я схватился за спинку кровати, чтобы не упасть. Но, к счастью, на меня не обращали внимания. Над Луиджи уже суетился лекарь, и я мог несколько притти в себя, выполняя его приказания принести воду, приготовить корпии и повязки.
