. Когда девочке исполнилось пятнадцать, отец подарил ей белую норковую шубу, которой она тут же похвасталась перед одноклассниками по «Колледжио делле Фанкуилле» – частной школе для девочек в восточной части Милана, рядом с городской консерваторией. На восемнадцатый день рождения Патриция обнаружила перед домом спорткар «Лянча-Фульвиа Загато», перевязанный огромной красной лентой. Девочка дразнила отца, донимала его неловкими вопросами о религии.
– Papino, а если Христос вечен, то зачем нужны его деревянные фигурки? – спрашивала она, и отец ворчал что-то в ответ. – Papino, а тот деревянный Христос, которого ты целовал на Пасху, когда-то был деревом!
И, пока Реджани пыхтел от гнева, дочка бросалась ему на шею:
– Papino, в воскресенье я пойду с тобой в церковь!
Реджани баловал Патрицию, а Сильвана – воспитывала. Сильвана перевезла дочь из Модены в Милан, от самой же Патриции зависел следующий шаг: в гостиные лучших семейств города. Патриция стала живым воплощением амбиций своей матери. Но машины, меха и другие символы статуса только вызывали волну слухов среди одноклассников Патриции: те громко шептались о простом происхождении ее матери и смеялись над ее вычурным стилем. Вечерами Патриция плакала матери в плечо.
– Что у них есть, чего нет у меня? – тоскливо спрашивала она. Сильвана отчитывала дочь и напоминала ей, что они оставили позади совсем другую жизнь – в маленькой квартирке на Виа Тозелли.
– Слезами ничего не добьешься, – учила она. – Жизнь – это бой, и нужно сражаться. Важна только самая суть; не слушай злые языки, они ведь тебя не знают.
Окончив школу, Патриция поступила на курсы переводчиков. Она была умна и обучаема, но ее больше всего интересовали развлечения. Одногруппники вспоминали, как она вваливалась в аудиторию в восемь утра, скидывала с плеч очередную нарочито пышную шубу и демонстрировала откровенное коктейльное платье в стразах, которое не снимала с прошлой ночи.
– Она развлекалась где-то каждый вечер, – рассказывала Сильвана, качая головой. – Выходила в гостиную попрощаться, прижимая шубу к груди, и говорила: «Papà, я ушла гулять». Фернандо смотрел на часы и отвечал ей: «Хорошо, но в четверть первого я запираю двери; если к этому времени не будешь дома – ночуй хоть на лестнице!» Когда дочь уходила, он смотрел на меня и говорил: «Вы меня держите за идиота, но я знаю, почему она так прячется за своей шубой. Тебе не следует отпускать дочь гулять в таком виде!» В этом всегда была виновата я!
