— Эка народец! — выговорил он.
— Избаловались, если хотите знать, — пискнул Агей Данилыч. — А! Какое слово сказал: «Крепостных теперь нету!» Лучше было, дурак, лучше было. Заботились о тебе, о дураке!
— Да что он за солдатку-то вступается? Ему-то что?
— Тут, папенька, кажется, роман, — робко сказал Николай.
— Гм… Ну, ничего, пускай их без земли останутся. Экой грубиян! Ведь, по-прежнему, что с ним, с эдаким, делать? Один разговор — в солдаты.
— Он, папаша, очень уж работник хороший: когда на покосе, всегда первым идет. Или скирды класть… ужасно ловко верха выводит.
Мартин Лукьяныч промолчал на это и немного спустя сказал:
— Дай-ка закурить, Нико´ля! Агей Данилыч, ты нонче приготовь-ка список, кому овес сеять, — завтра надо, господи благослови, и повещать. Фу, благодать какая стоит!
Около сада, на обширном лугу вилась кольцом плотно убитая дорожка. Это была так называемая «дистанция» для испытания рысистых лошадей. В самом центре круга стояла беседка. На ее ступеньках сидел теперь, опираясь подбородком на костыль и задумчиво смотря вдаль, конюший Капитон Аверьяныч.
Мартин Лукьяныч слез с седла и подошел к нему. Они пожали друг другу руки. Слезли затем с лошадей и Агей Данилыч с Николаем. Тому и другому Капитон Аверьяныч протянул указательный палец левой руки.
— Как дела? Овес гожается сеять? — спросил он.
Мартин Лукьяныч сказал и тоже сел на ступеньку беседки. Агей Данилыч и Николай стояли и держали лошадей.
— Ну, а у вас что? — спросил Мартин Лукьяныч.
— Да что, Варфоломеева прогнать придется. Какие с ним призы!
— Я давно вам говорил. Как же теперь быть?
— Слышно, что Ефим от Воейкова отошел. Груб он и часом пьет, но по крайности дела своего мастер. Придется послать за ним.
— Что ж, пошлем. Эдак, значит, в июне не поведем Кролика в Хреновое?
— Куда поспеть! К лошади нужно примениться. Я уж давно заметил — Онисим ему ход скрутил. С начала зимы прикидывали шесть минут десять секунд, а потом гляжу — шесть минут восемнадцать секунд. Что бог даст на тот год, пятилетком.
— Ну что ж, пошлем за Ефимом, а на тот год, даст бог, и оберем призы. Я давно вам говорил, что Онисим — дрянь.
Все помолчали.
— Вот ты, фармазон, говоришь: бога нет, — сказал конюший Агею Данилычу, — а смотри, велелепие какое… Что´ есть красно и что´ есть чудно! — и он неопределенно махнул рукою в пространство.
— Это натура, ежели хотите знать, — ответствовал Агей Данилыч, язвительно улыбаясь, — для невежества оно точно оказывает богом, но это суть натура-с, сударь мой.
