— Рад стараться, ваше-ство. Конечно, когда изволите войти в совершенные лета.
— Ну да, ну да. Ты знаешь, я решил так: послужу в лейб-гусарах… ну, хоть до эскадрона, потом перейду в штаб, потом дадут полк, — конечно, кавалерийский, терпеть не могу эту пехтуру! — ну, и потом, потом… — юноша на мгновение задумался, — потом генерал-майором свиты выйду в отставку. А? Ты как думаешь?
— Чего лучше, ваше-ство, — с серьезнейшим видом согласился Григорий.
— А? Не правда ли? — Юноша широко открытыми великодушными глазами посмотрел на Григория. — Так я тебя беру, братец, можешь рассчитывать. Анненское я Рафу не отдам, пусть берет Орловское… Ты знаешь, Орловское, родовое, а Раф младший… Но оно гораздо, гораздо хуже Анненского, а?.. Элиз — по завещанию нижегородский лес. У maman — приданое, да еще вдовья часть: дом, рязанские акции… Вот, братец, не понимаю, для чего бабам состояние, а? Но ты замечаешь, как я отлично все знаю?.. О! Не беспокойся, меня не проведут! — Он помолчал, взял с подзеркальника развернутою газету, но, вновь охваченный потребностью откровенности, отбросил газету, с наслаждением погладил себя по коленке и сказал: — Да, братец, в лейб-гусары! Вот прочитаешь в своей газетке: Юрий Гарденин за отличие производится в ротмистры… Обрадуешься, а?
— Точно так-с. — Григорий покосился на круглые часы, вделанные в темно-красную, в помпейском вкусе, стену, и добавил: — Осмелюсь доложить, ваше-ство, не прикажете ли закладывать?.. Четверть десятого… Их превосходительство прогневаться изволят.
С лица будущего свитского генерала мгновенно сбежало наивно-доверчивое и великодушное выражение.
— Да, да, братец, прикажи, — сказал он гортанным басом и с небрежным видом направился к дверям подъезда.
Швейцар, взглянув на барина, тотчас же уловил его намерение выйти наружу и отчетливым, неслышным движением распахнул двери.
К тому, что Юрий Константинович не одеваясь и с обнаженною головой выходил на холод, он, как и все в доме, давно уже успел привыкнуть. Рыжий дворник по-прежнему разметал снег. Барчук рассеянно посмотрел на пустынную набережную, на белую равнину Невы, перевел свои выпуклые красивые глаза на дворника и вдруг, побагровев до самых воротничков, закричал гневным, раскатисто-командирским голосом:
— Эй! Шапку долой!.. Эт-тэ что такое — шапки не ломаешь. Я тебя научу, ррракалья!
Рыжий малый торопливо сдернул свой ваточный картуз и с испугом и удивлением уставился на барчука. Тот круто повернулся, перевел широкими, точно для густых эполет созданными плечами и твердым шагом, грудью вперед, вздрагивая на ходу туго обтянутыми икрами, поднялся по лестнице.
