Словом, политика советского государства при Брежневе никак не соотносилась с «современным мировым развитием», о котором власть должны были будто бы информировать ученые из ИМЭМО — как раз наоборот… И с этим volens nolens надо было считаться руководству института.
Поэтому так важно, по-моему, отметить, что все академики — и в первую очередь академик Иноземцев, который долгие годы возглавлял ИМЭМО, — безусловно, были порядочными людьми.
Д. Е. явно повезло. Хотя даже везение в то время было относительным.
1960-е воспринимаются сейчас как более-менее свободные, даже прогрессивные. Однако интеллигенции в СССР, за исключением небольшой кучки столичных гуманитариев, никакой прогресс не коснулся, она продолжала жить, «под собою не чуя страны».
«Мальчики в коротких штанишках» — так в будущем назвали «команду» Егора Гайдара, нашего великого реформатора, — по-прежнему работали в своих закрытых институтах, лабораториях и конструкторских бюро, по большей части засекреченных. А некоторые и жили в закрытых, засекреченных городах. Я не говорю уж об академике Сахарове — создателе водородной бомбы.
Застой, конечно, был не так опасен, как сталинизм, но тоже отвратителен: люди по-прежнему врали, фальшивили, старались обмануть и других, и себя. Двуличие, трусость, отсутствие всякой инициативы изъязвляли все общество.
В ИМЭМО бóльшая часть сотрудников была занята экономикой зарубежных стран, немного меньшая — политикой.
Сектор, который много лет возглавлял Д. Е., занимался политикой.
Естественно, ИМЭМО, как и всякое государственное образование, подчинялось неумолимым бюрократическим законам и, стало быть, все расширялось и расширялось. И до того расширилось, что построило себе на Юго-Западе Москвы, на Профсоюзной улице, небоскреб — высотное здание в 21 этаж, — где с трудом уместились 1200 институтских сотрудников[4].
Разумеется, дом на Профсоюзной был оснащен и современной, по тогдашним представлениям, техникой. На первом этаже размещался огромный ксерокс, доступ к которому незасекреченным сотрудниками был запрещен.
Имелся в небоскребе ИМЭМО и актовый зал (конференц-зал), на сцену которого иногда выходил молодой Жванецкий со своим потрепанным портфельчиком и читал вынутые оттуда миниатюры. Ничего подобного от Жванецкого мы больше не слышали, ведь каждая из миниатюр была ударом под дых тогдашним властям… А кто же согласится бить власть под дых, если ты уже состарился[5]?..
Выступал на сцене института и молодой Андрей Тарковский, демонстрировал свой фильм «Солярис». Показался мне озлобленным и неприятным, особенно по контрасту с его отцом — поэтом Арсением Тарковским, которого я очень любила.
