Маля и Эдек Галинский, рабочий слесарной мастерской в мужском лагере, полюбили друг друга. Спустя два года — 24 июня 1944-го — они совершили побег, подготовленный Эдеком при содействии друзей из мастерской. Нацисты устроили облаву и через несколько недель поймали беглецов. Во время «церемонии» повешения, когда Маля была уже на помосте и читали приговор, она перерезала себе вены бритвой, которую сумела пронести на эшафот. Но ей не дали умереть, — подбежавший рапортфюрер[17] Таубер вырвал у нее лезвие, а она ударила его по лицу окровавленной рукой. Потом эсэсовцы потащили Малю к крематорию, пиная ее ногами. Она умерла на пороге газовой камеры, на глазах у всего женского лагеря. Подобные казни носили показательный характер, нацисты хотели, чтобы все знали: никто не может сбежать от них! — так что заключенные, которых согнали на плац, стали свидетелями предсмертного бунта Мали.
Книга была составлена по воспоминаниям и свидетельствам немногочисленных выживших узниц. Одна из них, Элен, описала прибытие в Аушвиц и свою встречу с молоденькой девушкой — «чистенькой, в платочке на голове и аккуратно зашнурованных ботинках». Звали ее Эльза Миллер. Это была ты, моя мать. Именно ты отвела ее в сторонку, сказав: «Будешь играть в нашем оркестре…»
Я познакомился с Элен в 1961 году, когда мы с мамой навещали ее в Хасселте. Помню, что Даниэль, дочь Элен, играла нам на пианино Прелюдию до мажор Баха, составляющую гармоническую основу Аве Марии Гуно[18].
Несколько печатных строчек опрокинули шаткое равновесие моего духа вместе с чувством, что эта часть твоей жизни надежно укрыта на чердаке моей.
Слова Элен значили для меня гораздо больше нечленораздельного бормотания родственников, которое я выслушивал в течение тридцати лет, прошедших после твоей смерти. Всякий раз, когда кто-то заговаривал о маме, я чувствовал себя обворованным, воспоминания же Элен были тем ценнее, что она не «присваивала» Эльзу. Прочитав слово «чистенькая», я словно наяву увидел, как мама утром собирается на работу, красится, одевается. Она и правда напоминала маленькую храбрую козочку, каждый день выходящую на бой с волками, чтобы спасти свою жизнь. Благодаря тонкой книжице живший в моей памяти образ Эльзы стал конкретным и точным.
Связаться с Элен было очень просто — через издателей, — но я едва не испортил все дело, дав посредникам не личный, а рабочий телефон… как будто не хотел, чтобы она мне позвонила.
Я едва справляюсь с потоком образов: часовые на вышках, колючая проволока под током, бараки (вид сверху), похожие на кубики гигантского лего. Кортеж теней в полосатой униформе в лагерном аду, ты в карантинном «загоне», коротенькие волосы убраны под платок. Пробудившийся кошмар обретает плоть. Кошмар, пережитый тобой и Элен.
